Наша банда - [8]

[3]) описания истинного лидера как человека исполненного «спокойствия, уверенности и решимости». «Главное в подобной ситуации, — писал Трикки, подводя итоги тому, что он узнал о лидерстве во время волнений, вызванных в 1958 году его, тогда еще Вице-президента, визитом в Каракас, — это не столько „отвага“ перед лицом опасности, сколько способность к „самоотверженному“ мышлению — способность изгнать из своего сознания всякую мысль о страхе, полностью сосредоточившись на том, как противостоять подстерегающей тебя опасности».

Но этой ночью даже грубоватые жесты перед показывающим его в полный рост зеркалом, даже притворные отскоки с поднятыми перед собой присогнутыми руками, дающие свободу действий принимающему мяч защитнику, не помогают Трикки изгнать из своего сознания мысль о страхе; что до «самоотверженного» мышления, то и по этой части сколько-нибудь продвинуться ему не удается. Покрасовавшись перед зеркалом два часа кряду, успешно завершив восемьдесят семь из ста передач форварда, причем мяч проделал в воздухе суммарных две тысячи шестьсот десять ярдов (рекорд Белого дома), он тем не менее остается неспособным сосредоточиться на том, как противостоять подстерегающей его опасности, и потому решает разбудить ближайших своих советников и собрать их в подземной раздевалке ради того, что на футбольном жаргоне называется «мозговым штурмом».

В дверях Белого дома каждый из советников получает футбольную форму от агента Секретной службы, который в его тренировочных штанах, теннисных туфлях и майке с надписью «Собственность Белого дома» выглядел бы, кабы не кобура под мышкой, сосем как уборщик спортивной раздевалки. И вот, рассевшись по скамьям, расставленным перед большой школьной доской, «тренеры» внимательно слушают Трикки, пока тот, держа в руках шлем, описывает им кризис, по отношению к которому ему никак не удается занять «самоотверженную» позицию.

ТРИККИ: Ничего не понимаю. Как могут эти сопляки говорить обо мне то, что они говорят? Как они смеют скандировать такие лозунги, размахивать такими плакатами — обо мне? Джентльмены, полученные мной донесения показывают, что они с каждым часом становится все более грубыми и нахальными. К утру мы можем иметь на руках беспрецедентный в истории бунт: восстание бойскаутов Америки! (Пытаясь успокоиться, а также обрести уверенность и решимость, напяливает шлем.)

Так вот, одно дело, когда пресловутые вьетнамские критиканы заявляются в Капитолий, чтобы вернуть нам свои медали. Каждому ясно, что они представляют собой просто-напросто горстку недовольных, которые лишились рук, ног и тому подобного и потому не знают чем себя занять, кроме как ковылять по улицам и размышлять о том, какие они несчастные. Разумеется, от них не приходится ждать объективного отношения к войне, поскольку благодаря ей половина из них способна передвигаться лишь в инвалидных колясках. Но сейчас нам противостоит не просто толпа неблагодарных смутьянов, перед нами бойскауты!

И не допускайте даже на миг мысли о том, что американский народ будет бездействовать, видя, как скауты-орлы лезут на ступени Капитолия, обзывая Президента Соединенных Штатов «грязным старикашкой». Пусть никто из вас не позволяет себе и на минуту проникнуться иллюзией насчет того, что если мы не проявим по отношению к этим бойскаутам таких же спокойствия, уверенности и решимости, какие я проявил, противостоя Хрущеву на всем вам известной кухне[4], то к завтрашнему утру я могу оказаться первым Президентом Соединенных Штатов, которого ненавидят и презирают еще сильнее, чем Лгундона Б. Джонсона. Джентльмены, вы можете начать войну без ведома Конгресса, вы можете разрушить экономику и растоптать Билль о правах, но нарушить моральный кодекс американских бойскаутов Америки и ожидать, что вас вторично изберут на высший пост страны — это извините!

И подумать только, когда я произносил ту злосчастную речь в Сан-Дементии, она казалась такой… такой правильной и, если позволите так выразиться, такой блестящей, такой целомудренной. Да я минуту спустя уже и не помнил, чего я там такое… одобрил. Я и помыслить не мог, что мои политические противники испытывают столь остервенелую потребность оттереть меня от власти, питают столь малое уважение — не просто ко мне, но к величественному посту Президента, — что готовы ухватиться за несколько совершенно безобидных, совершенно бессмысленных фраз, произнесенных мною в тот день, и обратить их в чудовищную ложь!

Джентльмены, я не новичок в безобразных политических играх. Какой только софистики и лжи я в свое время не повидал — фальсификации, перевранные цитаты, искажения, беспардонное вранье и, разумеется, открытое попрание истины. Да и когда дело доходит до злобной клеветы на кого бы то ни было, меня тоже совершенным младенцем не назовешь. Много лет назад я с отвращением и ужасом наблюдал, как распинали сенатора Джозефа Мак-Каркал — всего лишь за то, что он, поразмыслив, переменил названное им число коммунистов, окопавшихся в Государственном департаменте. Впрочем, к чему далеко ходить — посмотрите, как они всего несколько месяцев назад обошлись с министром Лярдом