Наш Современник, 2006 № 02 - [15]
Спасибо за тёплое письмо и сердечные чувства, выраженные в нём. Не беспокойтесь обо мне. Хотя меня бьют с двух сторон — и давно, я не теряю присутствия духа. К тому же, как сказал поэт, “эту голову с шеи сшибить нелегко”! Ещё раз благодарю за отзывчивость. Всех Вам благ. Кузнецов”.
Летом 2003 года Юрий Поликарпович прислал мне газету, где дано было большое с ним интервью, которое брал у него, кажется, В. Бондаренко. Прислал газету без записки даже. В интервью речь шла о поэмах, посвящённых Христу, и о том, что о них все молчат. Я долго тянул с ответом, так как отношение моё к поэмам неоднозначное… Когда надумал написать письмо, было уже поздно: поэта не стало.
Чем я “снизил уровень наших отношений” — понятия не имею. “Друзей клевета ядовитая”?
Обыкновенно фресками называют роспись стен водяными красками. Но фреска — готовая картина, её видишь сразу целиком, а потом уже всматриваешься в детали. А тут мы имеем возможность наблюдать, как на наших глазах словно из-под невидимой руки художника возникает изображение. Это узорочье слова. Перед нами необычные фрески, некоторые из них кажутся написанными прямо по воздуху, так много в них пространства. Фрески зыблются и играют красками, строка пружинится и рябит, как вода или рожь от порыва ветра.
“Уф, душно!” — таким весьма бытовым восклицанием начинает автор первую свою фреску. Где душно? Душно в мире, откуда нет выхода.
Цыплята семенят, желта от них дворина…
Посредине этой дворины, совсем как в гоголевском Миргороде, расположилась лужа, которую солнечным венцом обстали цыплята. Краски искрят, сгущённый воздух мерцает, вот-вот разразится гроза, омоет и раздвинет душный двор до пределов большого бытия. Но это случится потом, будь терпелив, читатель.
Вот появляется человеческий тип — Глеб Родионович. Этот тип — художественное открытие поэта, и, конечно, тут не обошлось без уроков Гоголя, имевшего необычайную способность выпукло изображать духовную пустоту человека. Глеб Родионович — тишайший космополит-обыватель. Его замкнутый мирок — пародия на интеллектуальный уют большого мира, обжитого тысячелетней культурой. Он так захламлён культурными и псевдокультурными атрибутами — от зуба Соломона до портретца модного крикливого стихотворца, что в нём нельзя повернуться. Хозяин этого благополучного мирка подмен и фикций, в котором, кстати сказать, дамоклов меч ловко подменён волоском, сидит “на венском стульчике, листая Беркли том”. Почему Беркли, а не другой? А хотя бы потому, что именно Беркли отрицал материю и пространство, объявляя их несуществующими сущностями. А такой взгляд как раз характеризует отношение Глеба Родионовича к реальному миру как к несуществующему. Однако этот мир существует, даже “инфернально явлен” и грозит уничтожением: на мирок Глеба Родионовича оттуда надвигается “всеокружающий бульдозер”. Что может спасти от этого чудовища, порождённого техническим прогрессом? Амурчик бронзовый? Зуб Соломона? Автограф Гамсуна? Да нет, наверно, кое-что посущественней. Как иронизирует автор:
Кружком спасательным сияет колбаса
На локте Глебушки…
Если Глеб Родионович — космополит-обыватель, то Устинья из следующей фрески — своя обывательница-запечница, “племени державного охвостье”. Не вариант ли это Коробочки? О, не совсем, даже далеко не совсем. Коробочка осталась Коробочкой, а с Устиньей произошло преображение. Её мирок разрушили небесные и занебесные пожары, но это — не преставленье света, как поначалу показалось Устинье, а преставленье быта. Вот тогда-то “впервой чувствилищем явился ей простор”. Бытовое лицо преобразилось в человеческий лик вселенского значения. Вместо прежней запечницы -
Иная женщина, отважная жена,
Всесветным пламенем стоит озарена…
Видение такой жены напоминает видения святых. И выписано оно с эпической мощью. Это зачтётся поэту.
Фреска “Павлушок” — самая загадочная из всех. Именно она целиком как бы написана по воздуху. Ключ к ней, пожалуй, надо искать в таких тютчевских стихотворениях, как: “Не то, что мните вы, природа…” и “Последний катаклизм”. Павлушок — философ, чьи мысли двоятся и чья душа лишена веры. Он вопрошает:
Пушинке утлой ли да солнце заслонить?
Что — семя высеять? Что — камень обронить?
Иль так вознёсся я, что мысль могилы роет,
И обмануть себя мне ничего не стоит?…
Увы, это так! Его мысль роет во вселенной могилы, а камень, пущенный наугад его рукой, оборачивается убитым воробьём, падающим на землю. Природа жива, завещал Тютчев. Об этом надо помнить.
Последняя фреска вновь живописует спячку малого быта. Малый быт в лице беременной Любаши грезит во сне. И грезит он о большом пространстве, куда из материнского чрева рвётся
Любашин первенец, рождённый-нерождённый…
Где только мёртвые осенены печалью,
Где солнцем — солнце, человеком — человек…
Поэма открыта в бесконечность. Вот прорыв поэта в большое время, и этот прорыв говорит о немалых возможностях современной русской поэзии.
Юрий Кузнецов
20.07.86 г.
Лариса ВАСИЛЬЕВА Парадоксы Юрия Кузнецова
Мягкий голос Ларисы Николаевны Васильевой сердечно и тепло благодарил в телефонную трубку за поздравление с её юбилеем. Тут кстати вспомнилась её статья “В самый раз” о поэзии Юрия Кузнецова (“Литературная Россия”, 23.1.87). На вопрос, не может ли она написать свои размышления о поэте к его 65-летию, Лариса Николаевна ответила:
В книге даны временны́е ряды примерно трехсот важнейших показателей главных сторон жизни нашей страны с середины прошлого века. В этом издании добавлен ряд новых красноречивых показателей, а некоторые убраны, поскольку они признаны читателями малоинформативными или не очень понятными. По сравнению с предыдущими изданиями эта книга освещает не только экономическую реформу 1990-х, но и ее длительную предысторию (строительство 1950-1980-х, перестройку конца 1980-х), а также ее уже долгосрочные последствия в начале XXI века.По динамике подавляющего большинства показателей послевоенного восстановления и строительства, последовательного развития нашей страны в годы «застоя» и вплоть до старта реформ 1990-х не обнаруживаются сигналы, из-за которых потребовалась бы срочная радикальная перестройка хозяйственной жизни и последующая экономическая реформа России.Динамика показателей после 2000 года показывает глубину кризиса 1990-х годов и его инерции, высвечивает те стороны жизни, в которых кризис продолжается в прежнем темпе, и в то же время обнаруживает те отрасли и сферы, где положение выправляется и даже достигнуто превышение дореформенных уровней.
В книге выявляется устройство всей машины манипуляции общественным сознанием — как технологии господства. Для России переход к этому новому типу власти означает смену культуры, мышления и языка. В книге описаны главные блоки манипуляции и причины уязвимости русского характера. Принять новый тип власти над человеком или строить защиту от манипуляции — вопрос выбора исторической судьбы… а может быть, и вопрос существования русского народа.
В 1906 году в России начала проводиться широкая аграрная реформа под руководством П.А. Столыпина. Ее главной целью было создание мощной прослойки «крепких хозяев» в деревне и, как следствие, упрочение государственной власти. Однако, как это часто бывало в России, реформа провалилась, а судьба самого реформатора была трагической — он был убит.Отчего это произошло? Что не учел Столыпин при проведении своей реформы? На какие «грабли» он наступил и почему на те же самые «грабли» продолжали наступать (и до сих пор наступают) другие реформаторы? Как считает автор данной книги, известный писатель и публицист С.Г.
«Строительство СССР было цивилизационным проектом мирового масштаба, – пишет автор этой книги, крупнейший российский ученый, социолог и политолог Сергей Георгиевич Кара-Мурза. – Опыт СССР показал всему миру: возможна совместная жизнь очень разных в культурном, религиозном и социальном отношении народов без колонизации. Но культурная элита Запада отвергла этот урок. Она участвовала в уничтожении СССР, в создании о нем лживых мифов, а затем в пропаганде «нового мирового порядка», тяготеющего к глобальному фашизму.
Книга – подборка статей С.Г. Кара-Мурзы последних лет. Она посвящена процессам завершения «эпохи ельцинизма» и перехода к новому этапу российского кризиса («эпохе Путина»). Этот переход порождает новые опасности, но и новые источники надежды. Рассмотрена роль интеллигенции на новом этапе и признаки обновления политической картины, возникновения новых союзов патриотических сил. Автор размышляет о возможном характере революции, если реформаторы доведут общество до этого крайнего средства спасения.
Один только список сочинений замечательного английского писателя Даниэля Дефо (1660–1731) составляет увесистый том. Всех его книг, как кирпичей, хватило бы на постамент памятника, а туда, на самый верх, поднялся бы человек в странном одеянии, в козлиной шапке и с зонтиком – Робинзон Крузо, герой произведения, которое обеспечило Дефо жизнь в веках.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.