Наш Современник, 2003 № 12 - [6]

Кроме развлечения завтрашней церемонии город до сих пор ничего не представляет в общественном отношении. Вернувшиеся из-за границы почти так же редки и мало осязаемы, как выходцы с того света, и, признаюсь, нельзя по совести обвинять тех, кто не возвращается, так хотелось бы быть в их числе. Из знакомых вернулись положительно только Рибопьеры, несколько молодых Строгановых и т. д.

Но даже и это небольшое общество совсем не собирается, разве только в Итальянской опере, возобновившейся уже три недели и где я недавно слушал “Сицилийскую вечерню”. Я, впрочем, нашел другой способ, менее разорительный, удовлетворять присущую моей натуре потребность находиться время от времени среди большого числа себе подобных: я хожу на лекции в университет. На днях я слышал двух новых профессоров, один из коих бывший священник при нашем посольстве в Берлине, отец Полисадов, тот, который потерял жену таким ужасным и невероятным образом. Он талантливый человек, говорящий замечательно хорошо, часто как оратор, и вместе с тем у него самое красивое лицо Христа, какое можно видеть. Тем не менее это невыпол­нимая задача, особенно в наше время, для священника преподавать хрис­тианское учение, христианскую философию слушателям, состоящим из молодых людей, увлекающихся более или менее правами разума, за которые они держатся тем более, чем менее ими пользуются... Это общераспространенная болезнь и должна считаться столь же естественной или неизбежной, как все физические болезни, сопровождающие развитие человеческого организма. Но, к сожалению, у нас она осложняется совершенно местным признаком, а именно — потребностью рабского подражания иностранному, пошлым раболепством отечественных умов, и все это очень часто вследствие возмущения против всякого внешнего авто­ритета.

Здесь все держится довольно хорошая погода. Это время года походит на красивую женщину, красота которой постепенно, но медленно исчезает. Бывают очень приятные часы, и когда вечер спадает и луч солнца осветит весь этот пестрый наряд с остатками зелени на деревьях, то в этих воспоминаниях о лете есть еще много прелести.

 

Великий князь Константин Константинович, родившийся 10 августа 1858 года, станет известен впоследствии как поэт “К. Р.” При всей образованности, начитанности, культурности членов царской фамилии в XIX веке Константин Константинович перещеголял всех.

Поэт сетует на малочисленность петербургского общества, многие еще не вернулись из-за границы. Давно уже туда не ездивший, он завидует невернувшимся. А среди тех, кто вернулся — граф Александр Иванович Рибопьер (1781—1865), обер-камергер императорского Двора, и его жена графиня Екатерина Михайловна, урожденная Потёмкина (1788—1872). Делает честь поэту, что уже не в молодом возрасте, при своей занятости он находит время на посещение общественных лекций в Петербургском университете. Понятен и его интерес к лекциям известного в XIX веке духовного писателя и проповедника, протоиерея, магистра Московской духовной академии и профессора богословия в Петербургском университете Василия Петровича Полисадова (ум. в 1878 г.). Его проповеди, изданные на немецком и французском языках, а также книги с интересом читались в обеих столицах.

 

*   *   *

Петербург, 28 сентября 58

 

Сегодня прибывает государь. Прием, оказанный ему на западе его государства: в Вильне, Гродне, Варшаве, — был так же горяч и усерден, как и в русской России. Вот подробность, которая совершенно достоверна: по прибытии в Варшаву государь прежде всего отправился в русскую церковь, но сейчас после этого — в собор Св. Иоанна, первую католическую церковь в Варшаве, чего отец его никогда не делал. И эта вполне естественная и подобающая демонстрация произвела, говорят, очень благоприятное впечатление на поляков, которые охотно поддаются подобным впечатлениям. То, что его ожидает здесь, по возвращении в Царское Село, не особенно приятно. Представь себе, что у самых ворот Царского в Павловске шайка негодяев забавляется поджогом городских домов — и это длится вот уже несколько недель. Прошлый вторник они подожгли в четвертый раз; и всегда, в виде милой шутки, они заранее предупреждают полицию, которая только играет в прятки с этими мерзавцами. Они угрожали поджечь дворец, так что пришлось расставить пикеты вокруг для предупреждения опасности.

 

Все новости в этом коротком письме поэт передает жене с рассказов о поездке с государем за границу князя Горчакова, акцентировав внимание на посещении православным императором католической церкви, что произвело на поляков благоприятное впечатление, однако, как выяснилось вскоре, не прибавило дружелюбия к русским. А потом был и рассказ о поджогах...

 

*   *   *

Петербург, 2 октября 58

 

Прошлое воскресенье я отправился в Царское и, подходя по саду к дворцу, на повороте аллеи встретился носом к носу с государем, или, скорее, с его лошадью; но он был на ней и с высоты своего коня, поклонившись мне очень приветливо, счел себя обязанным сказать мне, что очень давно меня не видел. Я же, находясь всегда под страхом той репутации неаккуратности и небрежности, которую мне почему-то составили, поторопился уверить Его Величество, что я не преминул присутствовать на последнем большом выходе, бывшем при дворе; на это государь с некоторой живостью сказал, что это возможно, но что я не должен был на него сетовать, если он меня не заметил в той толпе, которая наполняла в тот день дворец. И вот каким образом, благодаря этой совершенно неожиданной встрече и двухминутному разговору, я теперь считаюсь во мнении Российского императора одним из самых обидчивых людей его государства...