Наш Современник, 2002 № 12 - [23]

В журнале “Родная Кубань” печатаем его воспоминания. Выйдет этот номер, и ни одна казачья душа не позвонит. Вымерло родство.

 

Декабрь. “Почему мы боимся анализировать не только свое прошлое, но и решительно отстаивать святую правду о собственной истории?” — так говорил Кондратенко на сборе казаков. Николай Игнатьевич, что ж вы, полезший в русские идеологи, не удосужились прочитать хоть одно казачье воспоминание в журнале “Родная Кубань”, номера которого клали вам на стол? Голова кружится, когда подумаешь, что ваша команда была недовольна как раз воскрешением исторической правды, молчанием своим способствовала укреплению врагов, кричавших: “Зачем столько религии? Зачем нам история?” И вы ни разу не произнесли слова доброго в защиту ревнителей традиций. Читаю вашу речь с жуткой грустью: да как же это при таком горячем стороннике родной истории все средства и формы поддержки были пущены на самых конъюнктурных бездарных писак, приноровившихся к кормушке?

 

Главе Краснодарской краевой администрации

Н. И. Кондратенко

 

С начала этого года я хожу по богатым заведениям и униженно предъявляю листочек с просьбой дать мне 10 тысяч рублей на издание книги. Таких листочков разнес я много. Сложить все вместе — как раз хватит на книгу.

Увы! Год заканчивается, никто не дал ни рубля.

В этом же году Вы, Николай Игнатович, распорядились выделить 1 млн руб­­­лей на издание книг кубанских писателей. Сумма огромная, по недавнему курсу это 1 миллиард! Мне, члену Высшего творческого Совета СП России, не положено было знать о Вашем широком жесте в период бюджетной нищеты. В числе претендентов, удостоенных помощи, меня тоже не могло быть — я фактически выжит из местного СП после переворота в 1998 году. Между тем я в СП с 1966 года. Близкие Вам люди, составившие две плохие книги о Вас, распоряжались очередью на кормление. Меня глубоко возмущает беспардонное расходование государственных средств Вашими доверенными лицами на... пустые книги. Провозгласили на конференции верность народным традициям в культуре, объявили поход на бездуховность и... забыли. Ни одного листочка Ф. А. Щербины (150 лет), Я. Г. Кухаренко (200 лет), И. Д. Попко (180 лет) не появилось в печати. Какая безродность! И это русские люди, это кубанцы?

Теперь уже поздно говорить и о 2000-летии христианства! Ни одного альбома, ни одной книги в честь православия на Кубани. Безбожники захватили рычаги патриотизма в свои руки. Я Вам так верил, Николай Игнатович, так надеялся на воплощение Вашего русского чувства в благородное дело, что теперь пишу это письмо как человек, потерпевший в своих надеждах поражение.

 

10 мая. Звонили из станицы Кавказской, спрашивали, нет ли документов о Федоре Ивановиче, его книжек, писем, фотографий; настало, кажется, время воскрешения родства, убитого когда-то классовой борьбой, а может, это всего-навсего частный рабочий интерес. В станице Кавказской разве что сама земля может помнить Федора Елисеева. Написал Федор Иванович много, надеялся, наверное, что когда-нибудь прорвется на родине свобода и напечатают его горькие страницы, посочувствуют всем, кто не вернулся домой. Свобода пришла, да уже некому было сочувствовать; власть коммунистов упала, а сами они везде и всюду остались, писали к 80-й годовщине ухода белых с Кубани: “Деникин, Врангель, Шкуро ненавидели свой народ”, т. е. врали, как в 20-е годы. Надевшее в 1990 году черкески советское казачество как-то забыло, с чего началась трагедия, и не склонило головы в печали, не вспомнило имена самых знаменитых беженцев, на атаманских сбоpax своих с иезуитской практичностью провозглашало: “Нe будем делить казаков на белых и красных!” Красные позорно сдали советскую власть Ельцину, а белых постреляли еще до второй войны с Германией. “Плачь, Кубань”, — писал Федор Елисеев в “Последних днях”, которые мы печатаем в сокращении для тех, кто примет белых казаков в свою душу как родных.

 

Осенью подговоренная истеричная толпа писателей обращалась через газету “КИ” к уходившему “на льготу” Н. И. Кондратенко с непривычными для атеистов словами: “Во имя Отца и Сына и Святого духа, останьтесь, Николай Игнатович”. Призывали Триединого Бога помочь их земной корысти. Никого это кощунство не смутило.

 

2001

5 августа. И это пройдет, и это перельется в воспоминания, забудется. Лето Ольга с Илюшей и Ваней проводит в Пересыпи, а я в пустой квартире один. Просыпаюсь и чувствую тишину и пустоту комнат, никто не потревожит мои плывучие мысли, и целый день, если не идти в редакцию, я буду задумчиво одинок. Сварю кашки, почитаю любимого Константина Коровина, что-то попишу, пойду на базар, но и там сохраню свое настроение, в одних и тех же углах потолкаюсь, вдоль одних и тех же домов пройдусь, открою и снова попаду в тишину. Так жил мой тесть Борис Васильевич, когда все уезжали в Сочи. Все лето я уезжаю в Новосибирск и никак не уеду. Что еще? Что еще было сегодня и что зайдет за горизонт навсегда?

10 сентября. Четыре недели пробыл в Сибири. Еще одна сказка закончилась. А что это, как ни сказка, — мое путешествие на улицу Озерную к тому дому, который я покинул 45 лет назад и который узнать невозможно.