Наш Современник, 2002 № 03 - [2]

— Так разве не идеологическая была причина — обновления редколлегии? — спросил я.

— Нет. Меня возмутило, что он требовал незаработанные деньги».

Тогда же Виктор Андреевич рассказал мне, как были введены в редколлегию новые лица — Владимир Чивилихин и я. Против моей кандидатуры был секретарь ЦК комсомола по идеологии Камшалов. Тогда Анатолий Васильевич Никонов, который был другом первого секретаря ЦК комсомола Сергея Павлова, пошел к нему, и тот решил вопрос положительно. Павлов как самородок, как русский характер выпирал из рамок своей должности, тяготел к патриотическому направлению, и не случайно его так ненавидел Евтушенко, налетая на него, называя «румяным комсомольским вождем» в своих истерических стишках. Недаром он пришелся не ко двору «тайным советникам» Брежнева: были распущены слухи о его переводе на «спортивную работу» (обычный прием незримых интриганов наверху — слухами подготовить снятие того или иного талантливого русского организатора с общественно значимого поста). В конце концов Павлов был переведен в Комитет по спорту, а потом отправлен послом в Монголию. Так закончилась политическая биография этого незаурядного человека.

Виктор Чалмаев со своей обычной в разговоре наигранно-важной рассудительностью, конечно, несколько юродствовал, когда говорил о «классовости» как о причине перестановок в редколлегии «Молодой гвардии». Суть же в том, что после этого стало меняться само направление журнала. В. В. Кожинов считал, что «новое направление журнала „Молодая гвардия“ начало складываться прежде всего в статьях Михаила Лобанова „Чтобы победило живое“ (1965, № 12), „Внутренний и внешний человек“ (1966, № 5), „Творческое и мертвое“ (1967, № 4) — но стало явным для всех позднее» (К о ж и н о в В а д и м. Судьба России, 1990). Но надо ли говорить, что без Анатолия Васильевича Никонова, без его руководительства, взятой на себя идейной ответственности, без его гражданского мужества не было бы патриотического журнала, которым стала «Молодая гвардия», войдя в историю не только русской литературы, общественной мысли, но и освободительной борьбы против разрушителей России.

Время показало, что преобразование редколлегии «Молодой гвардии» имело далеко идущие и далеко не литературные только последствия. Не случайно уже спустя почти три десятилетия те, кто были членами редколлегии «МГ» до «нового направления» (А. Анфиногенов, А. Приставкин, другие), оказались в числе подписантов воззвания «Писатели требуют от правительства решительных действий» («Известия», 5 октября 1993 года), в котором они не только одобряли кровавую расправу над невинными людьми у Дома Советов и в Останкино 3–4 октября 1993 года, но и провоцировали власти на новые бойни.

Таким образом, перемены в «молодогвардейской» редколлегии в какой-то мере были, можно сказать, маленьким идеологическим 1937 годом, когда журналу с его новым, русским направлением предстояло очиститься от чуждых ему элементов в преддверии решающих событий «холодной войны», которая на этот раз окончилась для нас поражением.

Все происходившее в стране в идеологии подводило к черте, за которой должны были реально определиться противостоящие силы. Официальная идеология с ее «пролетарским интернационализмом», в сущности, оборачивалась космополитизмом, потворствовала русофобии во всех ее видах под предлогом борьбы с «русским шовинизмом». Естественно, все это не могло не вызывать противодействия в русской патриотической среде. Однако в этом противодействии не хватало главного — деятельного примера, поступка, которым обычно дается толчок общественному движению. И человеком такого поступка стал Анатолий Никонов. Другие редакторы тогдашних журналов с репутацией патриотических были совсем в другом положении, чем Никонов. У тех был свой, и не только писательский тыл: они были не просто писатели, а секретари Союза, лауреаты Государственных премий, депутаты и т. п., с прочными связями в «верхах».

Анатолий Никонов, повторяю, находился в ином положении, чем редакторы — известные писатели, он был всего лишь номенклатурный комсомольский работник, служба для него — это его настоящее и будущее, и многие ли на его месте решились бы рисковать карьерой, своим благополучием? Но он не юлил в опасных для журнала обстоятельствах, не перекладывал вины на сотрудника или автора статьи, а брал всю ответственность на себя и оставался верным выбранному направлению. Историк по образованию, он любил литературу и разбирался в ней, особенно пристрастным был, как участник войны, — к литературе о ней. «Какую вещь мы получили!» — ходил он довольный, потирая руки, когда прочитал рукопись В. Курочкина «На войне как на войне». С чутьем духовно здорового русского человека он, читая ту или иную публикуемую в журнале вещь, смотрел на нее крупно, цельно, не цепляясь за отдельные фразы, не навязывая автору своих взглядов. Вижу его сейчас как живого в кабинете за столом: нагнув голову, он сосредоточенно читает, строку за строкой, и когда заканчивает чтение, смотрит на меня с хитринкой: «Как это ты обошелся на этот раз без старушек?» (Русские старушки были постоянными персонажами моих статей в шестидесятые годы, да и позже.)