Наш собственный конец света - [2]

Прохожие?

Я сделал глубокий вдох и разогнулся.

На улице никого не было. На перекрестке одиноко мигал светофор.

«Неужели все исчезли? Или я сплю?».

В глухой тишине послышался нарастающий рев и серебристый лексус на большой скорости промчался на красный свет.

Сейчас примерно восемь часов утра, на улицах еще темно и на календаре 31 декабря.

Нет, никто не исчез. Просто мало кому сейчас надо куда-то спешить и вставать в такую рань.

Но все равно, было слишком тихо.

И все это не более странно, чем побег одного из самых тихих подростков из дома интерната.

Засунув замерзшие руки в холодные карманы, я побрел по дороге, опустив голову и смотря только на грязный сбитый снег.

Я не знал, что будет потом, куда я пойду, что будет, если меня найдут. И думать над этим мне совершенно не хотелось.

Сейчас я хотел попасть только в одно место. Туда, где я когда-то был со своим отцом.

Я не помню сколько мне было тогда лет, возможно, восемь или девять, но точно знаю, что была осень. Все листья уже опали, и земля превратилась в грязный, местами желто-красный, пуховой ковер. Небо было серым и пасмурным, а воздух пропах сыростью. В тот день мы очень долго гуляли с отцом по городу. Помню, что у меня болели ноги от упорной ходьбы. Но я молчал, стискивая зубы, потому что где-то в глубине души знал, что ему сейчас это нужно; вот так просто гулять со мной, ни на минуту не выпуская детской руки из своей теплой ладони.

Тогда я не понимал всего и те крики и ссоры, что я слышал из их спальни, были чем-то не понятным и тревожившим меня. Но сейчас я знаю, что в те времена в их семейной жизни был переломный момент.

Гуляя, мы зашли на железную дорогу и пошли по шпалам. Рельсы были ржавые и часто утопали в жухлой траве, покрытой тонким грязным ковром.

Мы шли молча, иногда я спотыкался, но отец держал мою руку крепко, и я ни разу не упал. Так мы дошли до старого заброшенного домика, стоявшего на потрескавшейся и грязной платформе.

Это была давно не используемая и всеми забытая еще со времен войны железнодорожная станция. Отец сказал мне, что сюда никто не ходит, потому что все боятся, что здание скоро развалится. Тогда я испугался, что оно рухнет прямо на нас, но опять же ничего не сказал.

Мы зашли на платформу и сели на последнюю, не тронутую разрушительным временем, скамейку прямо под стены серого здания, раскинувшего над нами свой ветхий и продырявленный козырек. Моя рука по-прежнему была зажата в отцовской.

Он говорил, что ему нравится это место, здесь тихо и спокойно. Что именно здесь он написал свою первую книгу, хоть и не совсем удачную. И после тяжелого вздоха проговорил, что на этой самой скамейке он встретил мою маму.

Потом мы сидели молча, как будто чего-то ждали.

Небо заволокло тяжелыми тучами и стало заметно холоднее. Мои зубы предательски застучали и, заметив это, отец не спеша встал и с улыбкой на лице произнес, что он не позволит, что бы вот так все закончилось. Что он будет биться до конца и вернет любовь маме.

Тогда я ничего не понимал, но был очень рад его словам. Словам, которые он смог сдержать…

Снега было немного, но в ботинках уже таяли ледяные комочки. Дрожь пробирала все тело, заставляя роиться по коже миллиарды мурашек.

На улице стало светло, и город наверняка уже проснулся. А в детском доме маленький переполох из-за сбежавшего этим утром мальчишки.

Но мне нет до этого дела, я лишь хочу поскорее забраться внутрь старого здания вокзала, и молю только о том, чтобы оно еще не совсем разрушилось.

В моих ногах как будто тысячи иголок и с каждой минутой боль становится тупее. Она начинает сжимать, делая каждый шаг более тяжелым. А еле уловимые под снегом очертания бесконечной железной дороги продолжают вести меня вдаль.

От сильной дрожи в теле у меня заболели все мышцы. Навалилась тяжелая усталость. Больше никуда идти не хотелось. Все больше и больше я начал раскаиваться в том, что сбежал.

Почему я вообще это сделал? И почему именно зимой?

Боже, как же мне больно. Холодно.

Я не знал, что делать дальше, осталось единственное желание поскорее умереть, больше не мучиться.

Белый снег под ногами сливался в блеклый туман, казалось, что дорога никогда не кончится. Я начал думать, что мне уже не дойти до этого здания. А даже если и дойду, то что потом? Там ведь так же холодно.

«Господи, какой же я идиот, ничтожество!».

Остановившись, я поднял взгляд и с каким-то смятением посмотрел на засыпанную снегом платформу, стоящую в паре метров от меня.

Сейчас здесь все выглядит совсем не так. Виною тому снег, а может еще и детское впечатлительное воображение.

И все же, это место не навивает тех чувств, которые были в моей памяти. Все куда-то ушло, стерлось под гнетом тяжелых будней и замазалось белым корректором снега.

От того дырявого козырька крыши, под которым мы тогда сидели, практически ничего не осталось. И лишь его гниющие остовы как скелет большого животного небрежно выглядывали из-под снега. Лавочка стояла на том же месте. Чуть припорошена снегом, но все такая же — уютная и манящая. И только холод перекрывал желание пробраться к ней сквозь торчащие вокруг нее доски уничтоженного временем козырька.