Наш приход - [3]

Купчиха Верховщиха, дом которой, как известно всякому, стоит близ Бумажного кабака, давно знакома нашему приходу как редкая подательница советов в трудных случаях жизни, искусная истолковательница снов, гадальщица на картах и вообще пособница в делах экстренных и важных. Верховщиха весит девять пудов с походом (фунтов пять до десяти недостает), с места на место передвигается неохотно и с великим трудом, имеет до ста тысяч наличного капитала, боль в пояснице и единственного сына, который достиг уже в настоящее время до семипудовой тяжести, холост и подвержен изнурительному запою. Верховщиха, приходский мудрец тож, страдает постоянной ипохондрией, почему с утра до вечера и мажет себя ворванью, лежит на кровати под нагольным тулупом и неустанно пьет мяту с медом в ожидании посетителей.

— Здравствуйте, матушка! — всхлипывает наконец чиновница Реброва, неожиданно приступая к ложу распростертой мудрицы.

— Ох, здравствуйте! Что скажете?

— Да я к вам, благодетельница: нельзя ли мне на картах раскинуть?

— А что так?

— Да уж очень мой-то драться стал, — плачет Реброва.

— Отчего же так?

— Известно, с водки: ее все лопает.

— Какой он у вас? — вопрошает мудрица.

— Трефовый, чтоб ему сдохнуть!

Мудрица раскидывает карты.

— Скоро перестанет, — говорит она. — Видите, как жлудями обложился, — это хорошо. Опять же вы в головах-то у него лежите: уж когда допустил в головы — конец! Это верно — конец!

— А я к тебе мать, Мавра Парфеновна, — кланяется вновь прибывшая купчиха Знобишина, — уж уважь…

— Что тебе, Дарья Спиридоновна?

— Пашутку сватает…

А Пашутка — замечу — тридцати лет от роду и из себя — во!..

— Кто?

— Известно кто: жених…

— Купец, что ли?

— Нет, он этот… военной, что ли, эдакой какой…

— Ох, смотри, непутевый!

— А ты бы на картах, мать, тронула.

Мудрица разом раскинула.

— Ну? — любопытствует Знобишина.

— Так, голодрыга какой-то…

— Что ты, мать?!

— Право! Видишь, все прячется: вон куды залез.

— Ну, спасибо, Мавра Парфеновна. Эх мы дуры, дуры, — уходя, бормотала Знобишина, — а ведь думали отдать: товар, мол, оченно уж залежался. То-то бить нас, дур, некому! На-ка! Тьфу!..

Распростившись с посетительницей, Верховщиха опрокинулась навзничь и задремала в ожидании новых гостей и новых приемов мяты с медом.

Но мы не воротимся больше к ней, так как нам предстоит еще взглянуть на приходского знахаря Павла и жену его Марью — повитуху.

Кто такой Павел, откуда он, давно ли попал в наш приход, — никто этого сказать не умеет. Известно только, что прежде Павел занимался исключительно лечением лошадей, и очень с недавного времени, именно когда он пустил поповой лошади в глаз какое-то снадобье, от которого глаз лопнул, — так с этого времени Павел бросает коновальство и зачисляется во врачи нашего прихода. Павел лечит заговором все: запой, боль желудка, зубную боль, лихорадку, горячку, переломы, ушибы, вывихи — короче, все, что крючит и корчит человека. Но специальность Павла, это — лечение кликуш и поврежденных… Сначала Павел жил с женой своей Марьей, правящей по приходу обязанности повивальной бабки, и жили они мирно, любовно; но вдруг он ушел из дома и поселился у дьячка в бане; все старания возвратить его снова в лоно семейной жизни с этих пор остались тщетны; даже отцу Никите Павел сказал наотрез: «Батюшка, я на нее плюнул, а вы не мешайтесь». По приходу Павел, кроме ремесла знахаря, несет еще тяжелое ремесло повсеместного опаривателя бань: то есть он охотно идет в только что истопленную баню и первый выхватывает оттуда злейший угар. Павел также рубит дрова, где позовут; режет кур, гусей и поросят в тех домах, где кухарки трусливы; бьет неустанно и безвозмездно целую ночь в караульную доску, если караульщик пьян или нездоров: нянчит детей прихожан, купает лошадей в летнюю пору и гоняет на водопой в зимнюю. Словом, для нашего прихода Павел золотой человек!

Ну, о жене Павла нельзя сказать того, что сейчас мы о нем, ибо язык Марьи — враг ее. Проникая в качестве повитухи в недра семейств, вызнавая там самое сокровенное, Марья почасту делится с приходскими кумушками тем, что таилось и береглось долгие дни. Кто бы, например, мог узнать, что у девицы Самостреловой бок на вате, — а еще такая видная девица!.. Или думал ли кто, что мадам Енотова белится, румянится и сурмит брови, — помилуйте, такой чудный цвет лица! Все продала злодейка Марья: она пустила эту славу по скромному нашему приходу! Марья, помимо повивального мастерства, занимается также сватовством, и уж куда какая искусница сбыть залежавшийся товар, особенно женской руки: вон купец Раскусов и до сих пор грозится поломать ребра: «Этакого одра, — говорит, — подсудобила — перед товарищами стыдно».

Таковы в основных чертах столбы нашего прихода. Все остальное сосредоточено около лиц, описанных мною, и или отражает, как зеркало, деяния этих лиц, или, затертое и отброшенное, потеряло всякий образ, уступив место своим колоссальным противникам.