Наш приход - [2]

— А что?

Маменька даже рот разинула.

— Вообразите, тоже шляпку себе переделала… И ведь вот дурища-то: перьев этих разных насажала, цветов, тюлю, — просто страсти! Все, кто ни взглянет, едва удержаться может…

Маменька всплеснула руками от ужаса.

— Нет, я этому Сеньке Курносову, клянусь, башку сломлю! — свирепел Перхуров-отец, прикладываясь к анисовой.

— Если ты мне шляпку не купишь, то вот сдохни я на сем месте, если не продам твой сюртук и не куплю тогда сама! — стращала квартальничиха Трегубиха своего благоверного. — Чтобы я допустила какой-нибудь падали Переполоховой передо мной важничать, — ни за что в свете!

— Ни на ком, папенька, такого сюртука не было, — прикладываясь к руке отца, восклицает довольный Геклов. — С праздником, папенька-с! Ей-богу, папенька, ни на ком такого не было-с.

— Опять, вдоль вас разорвать, пирог-от сожгли! — выносит купец Круглотелов.

— Да ведь, Кузьма Митрич, пошла я к обедне, и сколь Матрене ни наказывала, она меня не слушает, — уныло бормочет супруга.

— А вот я вдругорядь, ежели эвдакой мне подадите, так, лопни глаза, в морду али еще и того плоше! Право слово, сделаю! Что это за каторга в самом деле: ждешь, ждешь праздника, ровно бы утехи какой, — а они, на-ка: угольев тебе заместо божьего дара подвалят.

— Что, Гордеевна, где была-побывала? — судачит у калитки востроглазая бабенка.

— Ох, уж и не говори! Как только ноги меня носят, дивлюсь…

— У обедни поди была?

— Была давеча.

— Ну что?

— Да что, — один грех. Веришь ли, мать, подходит ко мне этта Бадейчиха, насурмленная да набеленная, и целоваться лезет. Ну, при народе, известно, должна была…

И Гордеевна жестом пояснила свое безвыходное положение.

— Вот уж правду, верно поют наши парни про этих-то щеголих:

Щикатуров нанимали,

Свои рожи натирали…

— Еще какую правду-то, волдырь им на нос!..

Так, склеенное было поутру согласье нашего прихода начало мало-помалу расползаться; и чем дальше время шло за полдень, тем ожесточеннее и усиленнее шли пересуды кумушек, так что наступивший тихий летний вечер застал лишь повсюдную злобу, накипевшую в долгий, жаркий день.

Не умирит ли хоть ночь ваши горящие гневом души, любезные моему сердцу сограждане!

II

Повествование, равно для всех обязательное, ибо в нем изображены столбы прихода: будочник Шленка, квартальный Трегубов, регистраторша Кобылья Голова, приходский мудрец Верховщиха, знахарь Павел и повитуха Марья

Приход наш сам по себе очень невелик; но так как и в малом цикле, по выражению мудрого, может совершиться великое зло, то, для отвращения сего последнего, в виде ближайшей власти к приходу приставлен рядовой Шленка, будочник, или — бутырь, как проще величают его прихожане. Шленка — крещеный еврей, ветхий старик, глух, холост, имеет колесообразные ноги и крайне оригинальный, сизый и усеянный щетиною нос. Обязанности этого стража в нашем мирном приходе очень немногочисленны: он трет табак для двух писцов, примешивает к этому же табаку донник-траву для отставного капитана Лодыжкина и раз в сутки, именно в глухую полночь, призывает обитателей к бдению и осторожности, пугая дребезжащим и унылым «слушай!» безмятежный сон наших детей. Случается, правда, иногда и Шленке как бы развернуться и показать во всей широте свою власть: так порою он принужден бывает забирать в будку шумливых наших пьяных; но и тут страж не выдерживает роли, ибо в конце концов и власть и захваченные ею неминуемо засыпают в ближайшем кабаке… Миролюбивый кроткий Шленка имеет и врагов, к которым питает непримиримую злобу, враги эти — уличные мальчишки: вот уже третью алебарду украли они у него, пользуясь сном дряхлого стража! Другая категория врагов — коровы: много потерпел подслеповатый старик от их рогов, на которые неоднократно натыкался он, пьяный, в ночной темноте.

Однако если Шленка, как ближайшая власть, имеет так мало отношения к нашему приходу, то что же я скажу о квартальном Трегубове, арена деятельности которого, говоря высоким слогом, еще ограниченнее? Действительно, Трегубов, кроме ссор и драки с собственной женой и пристрастия к хмельному, ничем особенным не заявил себя среди нас. Слова нет, что обязанности свои Трегубов исполняет как следует, именно: он наблюдает за поведением подведомственного ему Шленки, приказывает доставлять себе должную часть масла из приходских фонарей, для употребления такового с кашею, осматривает всевозможные товары в наших лавках, а лучшие из них даже требует относить к нему на квартиру для надлежащего опробования, — но, говорил и повторяю: все это не выдвигает Трегубова из ряда вон, почему мы и не будем на нем долго останавливаться.

Но вот уж кто блещет яркой звездой в нашем приходе, так это, по совести сказать, регистраторша Промеждуухова, Кобылья Голова тож. Почему она Кобылья Голова — никто того объяснить не может, хотя называет ее так всякий; регистраторшей же Промеждуухова именуется по покойном своем муже, скончавшемся от удавления гусиной костью в праздник пасхи, лет за пятнадцать до описываемых мною дней. Кобылья Голова издревле живет в нашем приходе, прежде была сама-четырнадцать, потом сама-тринадцать и, наконец, теперь сама-шесть, с пятью малолетними дочерями, из которых старшей, Прасковье, двадцать восьмой год, а младшей, Зинаиде, — двадцатый. Если Шлейка и Трегубов могут считаться хранителями нашего спокойствия со стороны, так сказать, внешней, то Кобылья Голова поистине должна быть признана строительницей и оберегательницей внутренней, семейной жизни нашего прихода. Так, из двенадцати ее дочерей (а прежде их именно было столько) семь уже давно замужствуют, образовав столько же маститых семейств, из коих Прудищевы пошли уже в третье колено и насчитывают двадцать три наличных члена обоего пола, Затылкины, в двух коленах — одиннадцать членов, Шкворневы в трех — семнадцать, Подмахаевы в двух — три (прискорбная случайность), Злобищевы в двух — семь, Дырины в одном — пять, и Оплевакины в одном — шесть. Сама Кобылья Голова лет уже тринадцать как обложилась вдовьим жиром и мирно доживает теперь седьмой десяток к утешению и славе своих детей, внуков, правнуков и всех доброжелателей прихода… Недруги — эта язва, существующая повсюду, — правда, нашлись и тут. Так они смеются, например, над оставшимися в девицах дочерями регистраторши, уверяя, что сказанные девицы уже в семена пошли; те же недруги распускают слухи, что Кобылья Голова ловит и женит приходскую молодежь с помощью различных хитрых штук; они, наконец, стараются набросить тень даже на самую чистоту девиц Промеждууховых. Однако, как бы то ни было, а дочери Кобыльей Головы все-таки выходят и выходят замуж, несмотря на отчаянные вопли недоброжелателей и странное упорство самой регистраторши, положившей выдавать своих детей не иначе как по очереди. «Хоть сам генерал приходи, так и тот не в очередь не выдернет!» — стоически произносит обыкновенно она. Хотя, как видит каждый из сказанного, приход наш и обставлен довольно удовлетворительно со всех сторон, но, как человеку, отправляющемуся в дорогу, естественно на случай надевать поверх шинели еще шубу, как бы для вящего тепла, — так и у нас в приходе, кроме сил поименованных, есть еще силы запасные, если можно так выразиться. С этими-то последними мы и познакомимся сейчас.