Наш маленький, маленький мир - [11]

Я постучала совсем-совсем легонько. Едва я дотронулась до стекла, рыбки испуганно взметнулись, заколыхались вуали, а я все стучу и стучу, сама не зная почему и зачем. Они и впрямь погибли, эти великолепные рыбки, их вуали свернулись, сморщились, краски пожухли, помутнел перламутр их глаз.

Никто не обвиняет меня, никто не застал меня на месте преступления, но сосед совсем почернел от горя, а пани Лойзка все шьет и шьет: ей нужно наготовить целую гору рубах и купить одну-единственную рыбку, чтобы своими красками она погасила его горе.

Мой братишка подрос и начал бегать; он не дает соседке покоя: то схватит наперсток, то булавку, то скроенный воротник, но охотнее всего он хватает свисающий край рубахи и стаскивает всю груду на пол.

Пани Лойзка кричит, ругается, грозится, что лучше уж будет мерзнуть дома. Она отогревает онемевшие пальцы над горелками, которые окружают аквариум, но через час-другой раскаивается и возвращается к нам. Она шьет и болтает, болтает, я заслушиваюсь, и братишка, ловко обманув меня, тихонько, словно на кошачьих лапках, подползает поближе, дергает скатерть, и пани Лойзка, меча громы и молнии, уходит.

Мама грозит Павлику, а сама не может удержаться от смеха (до чего же резвый, здоровенький мальчуган), но соседка все же должна быть удовлетворена, и мама отвешивает мне подзатыльник — присматривай, дескать, за братом. Всю зиму, всю весну, всю осень повторяются, то тихие, то драматические уходы пани Лойзки. Я подозреваю, что ее гонит из квартиры не только холод и зеленоватый мрак, но и живая рыбья пища, мучные червяки, похожие на белые нитки, которых она разводит в коробках из-под манной крупы. Я подозреваю, что она вдевает их в иголку, но убедиться в этом не отваживаюсь.

У нашей соседки есть еще одна особенность: ноги у нее имеют форму перевернутых бутылок, а когда она надавливает голень большим пальцем, то там надолго остается ямка. Соседка утверждает, будто ноги у нее превратились в бутылки оттого, что в детстве она садилась голым задом на лестницу.

Хоть я никак не могу взять в толк, какая тут связь, но я на камень не сяду ни за что на свете.

Пани Лойзка любит вспоминать два своих героических поступка и умеет их преподнести весьма красочно. Одно событие случилось еще до моего появления на свет, пани Лойзка тогда была не замужем. «Помнишь, подружка, какая я в девчонках была? Парни липли ко мне, как мухи к меду. Я ему и говорю: вы, видать, скорее из Дразнилок, чем из Женилок, а он отвечает: ты ведь у нас умница, какая может быть свадьба из-за одного поцелуя? — и тащит меня в подворотню, туда, где потемнее, я ничего, не сопротивляюсь, да и на что? Иду за ним, за нахалом, но, только он ко мне свои лапищи протянул, я как отвешу ему по морде раз справа, раз слева, он чуть стенку головой не прошиб».

Позже этот совратитель стал депутатом, и пани Лойзка чрезвычайно гордилась, когда встречала в газетах его имя. Такие статьи она тщательно собирала и, сияя от гордыни, показывала всем знакомым.

«Энтого депутата я, между протчим, неплохо знаю, я ему весной, в двенадцатом году, в одной подворотне таких оплеух навешала! Можете его самого спросить, коли не верите!»

Второй героический поступок был совершен уже на моей памяти. Наш сосед из-за злосчастной своей руки снова попал в больницу, нужна была операция, чтоб изъять обломки кости. Пани Лойзка осталась одна, и ее экзотические чары завлекли вздыхателя. Днем у него ничего не вышло, тогда он, выпив для храбрости, явился, когда стемнело, под ее окно. В темном тесном дворике его никто не заметил, низкое окно было приоткрыто, и нахал, даже не потрудившись постучаться, полез прямо в дом. Пани Лойзка проснулась от шума, увидала в окне тень, недолго думая вскочила с постели и что было сил толкнула темную фигуру. Кавалер потерял равновесие и, совсем как в тогдашней кинокомедии, рухнул в помойный ящик. По воле случая помойка была почти пустая, дядька хлопнулся навзничь и застрял, лишь длиннющие ноги торчали наружу.

Второй попытки пани Лойзка ждала уже с кочергой в руке, но незадачливый кавалер покоился в этом, с позволения сказать, гробу, и луна освещала его дырявые подметки.

Кочерга вывалилась у Лойзки из рук, она долго стояла у окна, онемев от жуткого зрелища. В конце концов пани Лойзка постучалась к нам и ворвалась в комнату (мы на ночь двери не запирали), ее взволнованный шепот проник в мой сон.

— Пойдемте скорей, видать, я его насмерть убила, идите поглядите сами, он не шевелится!

Натянув штаны, папа вышел во двор, сначала все было тихо, а потом молчание ночи нарушил хохот. Ухажер преспокойно спал в нелепой позе, он храпел и даже причмокивал, а вокруг благоухали пары рома.

Ранним утром он выбрался из своего убежища и исчез навсегда, честь пани Лойзки и рыбки на окне остались в сохранности.

О ночном происшествии пан Тврды так ничего и не узнал, его жизнь полностью поглотила страсть к аквариуму. Злые языки уверяли, что он так любит рыб, потому что они, мол, немые. Но вместе с тем соседи жалели пани Лойзку: ей, бедняге, тоже не сладко с этим молчуном, который только и знает пялиться на воду и на дурацкую рыбешку, что даже в пищу не годится, и тратит на нее все свои деньги. Да к тому же по вечерам попусту жжет свет, а за свет тоже надо платить, да еще уткнется в журналы и книги.