Наш Калиныч - [18]

У Михаила Ивановича часы в жилетном кармане тикали и тикали. По приметам, следовало бы ехать проселками, попрямее, и тогда Верхняя Троица не за горами. Но оказалось, проселки сильно заснежены. Добираться решили через Вереинку и Горицы. А зимний день — не летний. Упустишь час, уже темно. Игнат смахнул с плеч тулуп, перепоясал кушак на поддевке и еще усерднее стал погонять Карюху.

— А парнишка-то, Михаил Иванович, обдурил нас.

— Это в чем же?

— Догадайтесь.

— Не могу.

— Слез и побежал. И вовсе он не хромой.

— Это все равно, подвезти надо, — ответил Калинин, не переставая думать теперь о том, что побыть с матерью придется ему самую малость. Этакая издержка времени! Ехали, ехали, а версты те же.

Но как ни был путь длинен, как ни торопились, а в ближайшем селении он попросил кучера остановиться.

— Поправьте упряжь. Я позвоню в Ильинское, чтобы там местная власть наведалась в Ершовку к Чугуевым.

Игнат хлопнул себя по коленям:

— Дивлюсь, Михаил Иванович, до всего вам дело!

ПО УТРЕННЕЙ РОСЕ

Во дворе и на усадьбе Калининых все тихо и смирно. Летом здесь встают рано, ложатся поздно; жизнь течет обычным чередом. И вдруг звонко застучит молоток: тук, тук, тук… На заре слышится это с края на край деревни.

— Ну, сам приехал, — толкуют мужики. — Хоть и президент Советской власти, сидит в Кремле, принимает послов разных стран, а свое крестьянское дело не забыл: готовит косу.

Дом с огородом, сарай и амбар Калининых на самом берегу реки Медведицы. На плесе с вечера начинает клубиться и подниматься туман. По травам разливается густая роса, обжигающая холодом босые ноги. Ночью с ржаных полей перепела извещают: «Косить пора! Косить пора!»

Как только зазвенят на улице косами, Михаил Иванович дома не усидит. Отточит косу и — на луг.

— Выходили бы вы из дома попозднее, — скажут ему сельчане.

— Отчего попозднее?

— Оттого — вы наш гость.

— Э-э, нет! Роса сойдет — косец домой идет, — поправляя на носу очки в тоненькой серебряной оправе, отвечает он.

В белой рубашке, с расстегнутым воротом, подпоясанный ремешком, Михаил Иванович встает в ряд с мужиками. На ремешке прикреплен лопаточник из бересты, в нем брусок — точить косу. Острая коса на широком размахе как бы захлебывается: «Жвик, жвик, жвик!» Из-под косы складываются большие и малые валки — у кого какая сила.

Один раз вот так косил Калинин и видит: машет косой невдалеке белобрысый мальчонка — сын вдовы Макахиной. Запарился. Шея вся в поту, и рубашка на нем не надувается парусом, как у других, а прилипла к телу.

— Федей тебя звать-то?

— Да. Макахин. А что?

— Плохо косишь, вот что, Федя. Животом берешь.

— Всяко приходится, Михаил Иванович. Только бы успеть за другими. Коса у меня плохая.

— Это почему же плохая?

— Серпит и запинается.

— Покажи.

Пока Федя Макахин вытирал нос и шею, Калинин шаркнул косой два раза и стал разглядывать полотно.

— Коса хорошая, да насажена тебе не по росту. Отцова, что ли?

— Отцова.

— То-то вот. Приходи ко мне сегодня. Наладим.

Парнишка было усомнился: где же городскому жителю знать крестьянские премудрости? Но все же пришел.

Первым делом Михаил Иванович смерил ремешком рост Феди от пупка до земли. А затем эту мерку перенес от пятки косы до курка на черенке. Невелик рост у Феди Макахина — курок осадили пониже. Этим же ремешком определили и захват, чтобы коса брала не мало и не много.

— Отец у тебя был высоченный.

— Говорят. Я не помню.

— Что же: ни слуху ни духу?

— С гражданки многие пришли, а ему, мамка говорит, не посчастливилось.

— Ты теперь во все концы?

— Во все.

Отбивая на стальной бабке свою косу, Калинин хотел подправить и Федину, но тот не дал:

— Что вы? За всех делать — рук не хватит. Только покажите, я понятливый.

Михаил Иванович показал Феде, как нужно отбивать косу, чтобы не измотать полотно и чтобы жальце было тоньше.

Все дни покоса, как высохнет роса и солнце пойдет на полдень, мужики, усевшись на валках свежей травы, слушают Михаила Ивановича. А он, перебирая пальцами клинышек бородки, рассказывает, что сделано в Советской стране после смерти Ленина и что нужно по его заветам безотлагательно сделать, чтобы укрепилось молодое государство рабочих и крестьян.

Девушки и ребята-подростки кто чем занят. Переворошив граблями сено, одни на мелководье купаются. В реке шум, смех, брызги. Другие на прошлогодних вырубках собирают в берестовые кузовки спелую землянику.

Белобрысого паренька Федю Макахина купанье не завлекает — в другой раз. И ягоды не уйдут. Через головы мужиков и женщин он с жадностью смотрит на Михаила Ивановича. Смотрит, слушает и про себя разумеет: «Вот он какой, Калинин! Все-то знает, все умеет! Потому и прозвали его всероссийским старостой».

ГРИБЫ-ПОЛКОВИКИ

Если Михаил Иванович не выберет времени летом приехать к себе на родину, в деревню Верхнюю Троицу, то обязательно хоть на два, на три денька наведается осенью.

— Грибы-то уродились? — здороваясь, спросит он соседей.

— Уродились, да червь поел. Лето нонче сухое, Михаил Иванович. Привозили бы вы с собой дождичка…

— Дождичек-то этим годом везде нужен…

При встрече добродушная улыбка не сходит с лиц старых и верных друзей-сельчан. Каждый желал бы попотчевать дорогого гостя.