Наш испорченный герой. Встреча с братом - [4]

Придя домой из школы, я попытался всё припомнить и обдумать. Как быть, как себя вести? Голова была как в тумане, мысли парализованы — всё оттого, что перемена обстановки оказалась такой резкой, а порядок — таким суровым. Я был подавлен, всё было смутно, думать я не мог.

В двенадцать лет судят обо всём ещё по-детски, да и сосредоточиться было трудно, потому что недавние события кружились в моей голове, как карусель. Но всё же я чувствовал, что не смогу смириться с этой школой и её порядками. Тут нарушались принципы, к которым я шёл всю жизнь: говоря взрослым языком, принципы разума и свободы. Ничего особо страшного ещё не произошло, но было совершенно ясно: если я смирюсь, то придётся терпеть насилие и забыть о разуме. Мне казалось, что сама судьба составила против меня некий план и теперь неумолимо его воплощала.

Но в то же время и перспектива борьбы казалась совсем безрадостной. Я с тоской думал, с чего начать, с кем мне следует бороться, как всё это делать… Было ясно одно: всё здесь неправильно. Если опять сказать по-взрослому, здесь правила вопиющая несправедливость, неразумная и жестокая. И нельзя было ждать от меня в моём возрасте ни полного понимания, ни адекватной реакции. Честно говоря, даже сейчас, в сорок с лишним лет, я не очень знаю, как справляться с такими вещами.

Старшего брата у меня не было, и потому пришлось всю эту жуткую историю рассказать отцу. Я решил описать всё, что мне пришлось вытерпеть за этот день от Сок Дэ, и спросить, что делать дальше. Но реакция отца была неожиданной. Я ещё не успел окончить свой рассказ о странном старосте и только собирался попросить совета, как отец прервал меня.

— А в этом парне что-то есть, — сказал он не без интереса. — Как, ты говоришь, его зовут? Да-а… Если он уже сейчас такой, то в будущем он далеко пойдёт.

Видимо, отец не видел во всём этом никакой несправедливости. Я вышел из себя и стал объяснять, что такое староста в сеульской школе. Я говорил о том, как там всё решается разумно, путём выборов, и никто не ограничивает свободу учеников. Но для отца, похоже, моя приверженность разуму и свободе была всего лишь признаком слабости.

— Ну что ты за слабак! Почему ты всегда должен быть в стаде? А почему бы тебе самому не стать старостой? Плохо бы тебе было, а? У тебя перед глазами пример того, каким должен быть настоящий староста.

И он продолжал в таком духе, упирая на мои шансы занять место Ом Сок Дэ. Он считал, что нечего сетовать ни на атмосферу, которая сложилась в классе, ни на систему, которая её создала, ни на тех, кто этой системой управляет.

Бедный папа! Теперь-то я понимаю его. Он чувствовал своё горькое унижение и бессилие. Его ведь выставили с тёплого местечка в столичном офисе, и теперь он должен был влачить жизнь начальника отдела районной администрации в провинции. Он полностью зависел от своего усердного начальника, который заставил его буквально прикипеть к рабочему столу, а ведь были времена, когда отцу доводилось приветствовать самого министра, когда тот приходил с инспекцией. Сейчас он, как никогда, должен был чувствовать жажду власти. А ведь раньше он был весьма разумным человеком. Он всегда ругал мою мать, если она путала мои умственные способности со способностью надавать тумаков другим ребятам.

Но в то время я, конечно, не догадывался о подоплёке отцовских слов, так что перемены, произошедшие в нём, ставили меня в полный тупик. Моё смущение было тем большим, что я привык слушаться отца, так же как и учителей. В результате, вместо того чтобы решительно выбрать борьбу за справедливость, я стал сомневаться в том, что столкнулся с несправедливостью, и не мог принять решение — вступать в бой или нет?

Когда я пришёл в школу на следующий день, я стал прикидывать свои шансы стать старостой. Отцовский совет, однако, оказался бесполезным. Мне сказали, что здесь, в отличие от Сеула, где старосту выбирали в начале каждого семестра, никаких выборов не будет до следующей весны. А к тому времени ещё неизвестно, как разделится наш класс. И даже если я пойду на выборы, то у меня не будет никаких шансов — просто потому, что я пришёл в эту школу только в пятом классе. Да если бы я и выиграл: мысль о том, сколько до этого времени я и другие ребята претерпят унижений, была невыносима. К тому же Ом Сок Дэ не стал бы сложа руки дожидаться следующего года, пока я приготовлю своё освобождение.

Наша стычка в первый день хоть и окончилась моей сдачей, но произвела на старосту некоторое впечатление. Он явно насторожился. Уверенности в полной победе у него не было, и он постарался её упрочить на следующий день.

Снова наступило время обеда. Как только я открыл свою коробку, парень, сидевший впереди меня, оглянулся и сказал:

— Сегодня твоя очередь носить воду для Ом Сок Дэ. Принесёшь, а потом будешь обедать.

— Что?! — Я невольно повысил голос.

— Ты что, глухой? Принеси чашку воды. Ты же не хочешь, чтобы наш староста подавился, правильно? Сегодня твоя очередь.

— А кто решает, когда чья очередь? И почему мы должны подносить воду старосте? Он что, учитель или кто? Что у него, рук-ног нет? — Я сильно разозлился и спорил громко, почти кричал.