Наш человек в Киеве - [7]

Дом учителя на улице Владимирской оказался типовым домом культуры, которых в Советском Союзе было по одному проекту понастроено несчитано от Одессы до Магадана.

Несмотря на ожидаемый официоз, мероприятие неожиданно привлекло огромное количество народу — уже на подходе к зданию во дворах клубились толпы чубатых хлопцев и тетеньки в распахнутых пуховиках — чтоб было видно вышиванку. Мелькали также граждане с гитарами, дудками и даже лютнями, насколько я мог опознать этот редкий музыкальный инструмент.

При входе в здание никто вопросов не задавал, но после гардероба я увидел посты охраны из добрых молодцев с чубами и дубинками наперевес возле каждой из дверей, ведущей в актовый зал.

Понаблюдав за ними с минуту, я понял, что молодцы не спрашивают документы или приглашения, но строго оценивают публику по внешнему виду. Так, длинноволосого юношу в обтягивающих джинсах и такой же приталенной кофточке, да еще в розовых очках и с тоннелями в каждой мочке, обозвали хипстером и прогнали переодеваться.

Я вытащил камеру из сумки, положил штатив на плечо, выпятил свою многострадальную челюсть вперед и пошел к ближайшей двери.

Молодцы безропотно расступились, а один даже придержал дверь, чтоб мне было удобно заходить в зал со штативом.

В зале на узкой площадке перед сценой уже выстроилась шеренга телекамер, и операторы оттуда смотрели на меня отнюдь не дружелюбно.

— Ты откуда тут взялся, людина? — с неожиданной злобой спросил меня ближайший коллега, огромного роста громила в красных шароварах, красно-белой вышиванке и с чубом размером с гребень динозавра. — Семь камер только аккредитовали, для тебя тут места нет, ты же видишь…

— Ну, парни, я втиснусь аккуратно, не помешаю, — с максимальным дружелюбием предложил я, осторожно расставляя штатив и навешивая на него камеру.

— «Парни», — передразнил меня мой чубатый собеседник. — Ты москаль, что ли?

— Почему москаль, я не москаль, я вовсе не москаль, — бормотал я вполголоса, как заклинание, продолжая установку и настройку камеры.

— Потому что правильно говорить «хлопцы». А «парни» говорят только москали.

Я решил теперь вообще помалкивать, но публика в зале собиралась долго, и операторы скучали.

— Ты на кого работаешь? — снова спросил меня все тот же разговорчивый громила.

Я было покрылся испариной, но потом до меня дошло, что вопрос невинный — меня всего лишь спрашивают, на какое издание я работаю.

— Болгарское радио «Авторевю», — отозвался я как можно более равнодушным голосом. Накануне я нашел в Сети единственную в Болгарии крупную радиостанцию, сайт которой закрылся на реконструкцию на полгода. Поэтому они вещали только в оффлайне, и мне показалось логичным нарисовать себе удостоверение с логотипами именно этой станции и со своим именем.

— А на хрена снимать видео для радиостанции? — снова удивился не в меру любопытный сосед.

— В радиопередачах заказчики ставят только звук, конечно. Ну, а вообще они еще и продают мое видео коллегам, кому оно требуется, — рассказал я свою легенду, слегка запинаясь.

— Херню ты какую-то несешь, — подытожил громила, разглядывая меня с нехорошим интересом.

— Почему?

— Потому что, чтобы писать нормально звук, ты сейчас должен отнести на сцену и в президиум по радиомикрофону, как минимум. Или прокинуть туда проводной микрофон. А ты тут пишешь с пятидесяти метров какое-то говно строго с «пушки» и думаешь, что я идиот, да?

— У меня украли весь звук, — со скорбной физиономией объяснил я. — Номер ночью обнесли, оставили только камеру, потому что я ее под подушкой хранил. — Придется заказчику брак отправлять, а что делать?

На мое счастье, на сцену вышли музыканты — близнецы моего соседа, потрясая чубами и шароварами, заиграла громкая музыка, и разговаривать стало невозможно.

Музыканты сыграли сразу три украинских народных песни подряд, но публику в аудитории это ничуть не утомило. Напротив, многие зрители вставали с мест и бешено аплодировали после каждой песни, то ли выпрашивая повторное исполнение, то ли демонстрируя патриотизм.

Потом к трибуне вышел Юрий Сиротюк. Я узнал скандального депутата из телевизора, хотя сейчас, в отличие от своего телевизионного образа, он был одет цивильно — джинсы, пиджак, обычная сорочка без патриотической раскраски. Но этот свой скромный вид депутат тут же компенсировал необычайно агрессивной речью:

— Я не понимаю, как на втором году войны кацапоязычное быдло ходит тут и разговаривает по-русски. Я не понимаю, как может «вата» говорить: «Давайте перейдем на русский». И мы победим Путина? Эта война — за украинскую политику. Пока мы не станем разговаривать на своей земле только на мове, пока будем вести себя как диаспора, пока будем позволять лишним — неважно, какие они, Аваков или Саакашвили — руководить на нашей земле, порядка, мира и справедливости не будет. Надеюсь, что мы выиграем две эти войны — войну за отвоевание украинцами Украины и… Слава Украине!..

Музыканты на эмоциях вскочили со своих стульев и начали стоя играть на лютнях и гитарах что-то бравурное, маршевое, отчетливо напоминающее Wenn die Soldaten.

— Україна первише всього! — заорали музыканты со сцены, и этот клич слился в могучее: «Слава!», которое, в свою очередь, преобразилось в звонкое «Хайль!», эхом прокатившееся по залу от стены до стены.