Наш человек в Киеве - [62]

Он налил мне кипятка в белоснежную чашку.

— Кофе и сахар сам себе клади, я не знаю, как тебе нужно, — буркнул он.

Я бросил ложку растворимого кофе в чашку, помешал, отпил и, не дожидаясь затравки, сам начал разговор:

— А вот вчера погода была лучше, чем сегодня, не правда ли?

Рыжий налил себе кофе и после паузы ответил:

— Да куда уж лучше.

Он молча смотрел на меня в упор, помаргивая сонными глазами, и до меня дошло, что я разбудил их своими гулкими прилетами туловищем в железные ворота.

— Я хотел сказать вам большое спасибо за то, что вмешались. Они бы меня забили там совсем, наверное.

Рыжий фыркнул:

— Ты не думай, что мы тут за тебя переживали. Просто нам трупы в периметре объекта не нужны. Лишние хлопоты, проблемы. И так за выстрел придется объяснительные писать.

— А мне показалось, что вы националистов не очень любите, — осторожно заметил я, прикладываясь к чашке с кофе, чтобы не смотреть на собеседника в упор.

Охранник тоже взялся за свою чашку, сделал глоток и кивнул на мой пакет:

— У тебя в пакете видеокамера. Ты журналист, верно? Потом выложишь все это в Интернет, раззадоришь недоумков. А нам не нужны такие истории. Нам нужно, чтобы на объекте все спокойно было.

— Камера выключена, да и сломана уже, наверное, я еще не проверял, — объяснил я.

— Я этого не знаю.

Достав камеру из пакета, я положил на стол, осмотрел, пощелкал выключателями и рычажками. В целом все нормально — сломана была только бленда на объективе, но она особо и не нужна, а все остальное, как ни странно, выглядело не повреждённым и даже работало.

— Дорогая? — соизволил спросить охранник, с любопытством разглядывая мою технику.

— Не очень, примерно две с половиной тысячи долларов такая сейчас стоит.

Рыжий снова фыркнул:

— «Не очень»… Я за три тысячи долларов машину здесь себе купил. И за нее переживаю каждый день, дураков-то полно.

— Камера — это же инструмент для меня, а не роскошь. Она меня кормит. Чем лучше у тебя инструмент для работы, тем лучше он тебя кормит, — пояснил я. — Ну, вроде как автомат для тебя.

— Автомат у меня казенный. Мне его сдавать в оружейку после смены приходится. И садиться потом в машину. Вон она стоит, за воротами.

— А, так ты опасаешься, что эти могут встретить после смены? — дошло вдруг до меня.

— Это тоже вполне возможный вариант, — кивнул рыжей головой охранник.

— Странно все это, — признался я.

— Что тебе странно?

— Я еще не встречал в Киеве людей, которым нацики нравятся. Кроме самих нациков, разумеется.

— И что?

— Почему вы все их терпите? Столько людей, которых они раздражают. Давно бы уже решили вопрос.

— Меня они не трогают. Мне до них дела нет. Я не москаль.

— Когда нацисты хватали коммунистов, я молчал: я не был коммунистом. Когда они хватали профсоюзных активистов, я молчал: я не был членом профсоюза. Когда они пришли за мной — уже некому было заступиться за меня, — процитировал я по памяти.

— Разберемся как-нибудь, не переживай за нас. Тебе просто — наснимал тут всякого дерьма и удрал в свою Москву. А нам здесь жить. Кстати, они уехали, можешь уже идти.

Я тут же встал, уложил камеру в пакет и протянул рыжему руку на прощание.

— Извини меня, если что. Надеюсь, не доставил особых неприятностей.

Он тоже встал:

— Это мы узнаем позже, чего ты нам доставил, а чего нет.

Но руку пожал, глядя мне в глаза. Я вышел во двор и, пока шел по нему, автоматические ворота открылись сантиметров на двадцать и замерли.

Я постоял с минуту перед ними в недоумении, потом напрягся, обернулся и только тогда услышал едкий смех из-за двери:

— Ладно, не шугайся, выпускаю. Бывай, москаль. Удачи!

Ворота снова поехали, открывшись больше чем на метр, и я, помахав рыжему на прощание, вышел, внимательно оглядываясь по сторонам. Впрочем, вокруг было тихо и пустынно.

Я пошел пешком обратно в центр, но вскоре понял, что четыре километра для моих избитых конечностей вряд ли окажутся комфортными, поэтому вызвал такси.

Машина приехала через пять минут, и на вопрос «куда?» я назвал таксисту адрес привычной уже «Пузатой хаты» на Крещатике.

Через полчаса, спускаясь вниз по гранитным ступенькам в столовую, я с надеждой смотрел по сторонам, почему-то ожидая увидеть в одном из залов Олесю. Впрочем, на часах было только десять утра, а так рано моя знакомая блондинка обедать сюда не приходила.

В нижнем зале было совсем немного народа, и я с комфортом устроился в одиночестве на диванчике в углу, заказав традиционный европейский завтрак: яичницу с беконом и кофе. Пока готовили заказ, успел умыться в туалете заведения и осмотреть там себя перед зеркалом. Надо сказать, я оказался ловкой и живучей скотинякой — по крайней мере, на лице никаких особых следов избиения пока не наблюдалось, а шишки от ударов по голове были совсем незаметны.

Потом я вернулся к столу и принялся за свою яичницу. Но позавтракать в одиночестве не получилось.

— Это кто это у нас ест вредный холестерин на завтрак? — раздался рядом знакомый резкий голос.

Я, не поднимая головы, демонстративно медленно прожевал еще один кусок бекона и заметил в пространство:

— Что русскому хорошо, то немцу смерть.

Дина с размаху грохнулась на диван едва ли не мне не на колени. Я поискал взглядом нашего Отелло, оператора.