Наш человек в Киеве - [35]

Молоденькая девушка за стойкой снисходительно улыбнулась моей невинной шутке про европейский выбор заведения после Майдана.

— Да мы и до Майдана здесь нормально работали, если честно, — заметила она рассеянно, собирая блестящими никелированными щипцами в тарелку плюшки, на которые я указал.

— Но ведь ваша жизнь наверняка изменилась к лучшему после Революции Достоинства, — пробормотал я, особо даже не вдумываясь в смысл и интонации своих фраз. Я вдруг понял, как проголодался.

Но девушка за стойкой отреагировала на мою тираду неожиданно резко. Она вдруг подобралась лицом, с грохотом выставила мне под нос на витрину отобранные мною плюшки и сказала:

— Да, кое-что изменилось после вашей сраной революции. Например, цены на все стали втрое выше. За электричество и аренду мы сейчас платим втрое больше. А вот моя зарплата с тех пор не изменилась. С вас, кстати, 95 гривен. Желаете что-то еще?

Я дал ей сотню и отмахнулся от сдачи, забирая поднос. Она не изменила хмурого выражения лица, пока я ее видел, а потом вообще ушла в подсобное помещение, оставив свое кафе без хозяйского пригляда.

Я уселся за столик у роскошной стеклянной витрины в человеческий рост. За стеклом по мокрым булыжникам тротуара суетливо скользили люди.

— Смешно люди там за стеклом бегают, правда? — услышал я высокий, хриплый и резкий, а потому неприятный голос. Я обернулся.

Передо мной стояла симпатичная блондинка лет тридцати, в легкомысленных для текущей погоды колготках, короткой до неприличия юбке и ярко-красной кожаной курточке с открытым декольте. В руках она держала поднос, на котором красовалась одинокая чашка кофе.

Я раздумывал не больше секунды и сказал ей совершенно искренне, хоть и рефлекторно:

— Да. Присаживайтесь.

Она уселась на единственное кресло напротив меня, отвратительными жеманными движениями взяла с подноса и установила на стол сначала отдельно чашку, потом — блюдце, а потом подняла парящую чашку и, оттопырив мизинец, сделала шумный глоток.

— Не правда ли, хорошая погода? — просипела она мне, улыбаясь во все свои двенадцать белоснежных имплантов спереди.

— Вчера погода была лучше, чем сегодня, — уточнил я осторожно. Типаж и сфера деятельности этой барышни были мне понятны совершенно отчетливо, и набиваться к ней в клиенты у меня не было никакого желания. Но ведь я сам предложил ей сесть за свой столик, хоть бы и рефлекторно.

Она снова бросила взгляд за окно. Дождь и ветер атаковали прохожих яростно, как в последний раз, но даже влюбленные парочки предпочитали куда-то бежать по тротуару, а не прятаться в нашем теплом, сухом и, главное, совершенно пустом заведении.

— Странно, что никто из них не бежит сюда прятаться, — заметил я, чтобы сказать хоть что-нибудь.

— Что же тут странного? Сто гривен за кофе с булочкой — вот это действительно странно, — отозвалась она. — Налицо конфликт между несостоятельностью потенциальных потребителей и завышенными ожиданиями владельцев бизнеса. Добавьте сюда необоснованно завышенные траты на аренду и коммунальные платежи, и вот вам ответ на вопрос, почему Украина переживает катастрофический спад системных иностранных инвестиций. В минувшем году он составил свыше тридцати процентов, в этом году ожидается дальнейшее падение.

Я чуть не поперхнулся булочкой. Не часто встретишь шлюху, с таким знанием дела рассуждающую на темы системных иностранных инвестиций.

— Вы, наверное, бухгалтер? — спросил я, малодушно опустив глаза к полу, чтобы не выдать усмешки.

— Я — политолог, — строго прохрипела она, и я в изумлении вытаращил глаза на ее декольте.

— Профессор кафедры политэкономии Международного института глобальных финансовых стратегий, — уточнила она в ответ на мой изумленный взгляд.

— Любопытно, — пробормотал я, совершенно ошарашенный диссонансом между легкомысленным внешним видом барышни и ее лексиконом. — Вы что же, там и лекции читаете?

— Разумеется. У меня на потоке больше сотни студентов занимаются.

— И как вам нынешняя молодежь? Поколение Z, так сказать? — вспомнил я популярную тему.

Профессор небрежным движением поправила лямку лифчика и задумчиво посмотрела мне в лицо, заодно взмахнув пару раз огромными ресницами, как нерешительная бабочка перед ответственным взлетом.

— Снежинки. Мы называем их снежинками, потому что они ничего не умеют и всего боятся. Поэтому они избегают секса, мяса, алкоголя, драк и конфликтов, а также вождения на больших скоростях. Они совсем не умеют рисковать ни в чем, даже в отношениях. Поэтому им проще не иметь никаких отношений.

— Позвольте, — удивился я, совершенно потерявшись. — А как же эти ваши тепличные снежинки полгода воевали с полицией на Майдане, если они у вас в Киеве, оказывается, такие нежные, что избегают мяса, драк и даже сексуальных отношений?

— Мы говорим про поколение Z, а не про нищих крестьян из западных областей Украины, приехавших в Киев на заработки. И не про отмороженных футбольных болельщиков, — поморщилась она. — Студенты из поколения Z, конечно, приходили на Майдан, но лишь затем, чтобы сделать там селфи. Воевали с полицией совсем другие люди. Они же в итоге завоевали сейчас доминирующие позиции в политике. Но к поколению Z это все не имеет отношения, эти группы вообще не пересекаются в киевском континууме.