Наш человек в Киеве - [23]

— Я был самым активным участником всех предыдущих майданов, которые победили именно благодаря таким, как я!

Толпа ахнула и развернулась к сцене, изучая синяки на лице и отпечатки подошв на одежде оратора.

— Я не агент Москвы! Агенты Москвы — вон там, в Верховной раде! Они нас скоро сожрут, если мы будем молчать. Еще раз скажу вам, кто у нас враги и воры, и кто виноват. Виноваты жиды, которые вошли в Раду и душат нас! Их надо сжигать первыми!

Из толпы раздались отдельные жидкие хлопки и крики: «Правильно!».

— Кто у нас главный враг? Жиды! И это надо прямо говорить! И нечего нам тут рассказывать про агентов Москвы! Меня тут на Майдане каждый третий знает! Я не боюсь говорить правду! Хоть бейте, хоть убейте — жидов надо жечь! А будете мешать народу, выкинем как собак, под зад ногой! Мы тоже евроинтеграторы, они нам помогают, поэтому мы победим! — заявил он под бурные аплодисменты.

Я пробился поближе к сцене. Мне очень хотелось задать этому питекантропу несколько уточняющих вопросов, но к нему, как оказалось, было не подойти — вокруг собралась целая толпа апологетов, и все они выпрашивали у него автографы, как у голливудской кинозвезды.

Круглое лицо громадянина светилось от счастья, синяк под глазом подсвечивал синим. Ручку евроинтегратору дали, но он никак не мог сосредоточиться на подписании листовок и кепок, а все кричал и кричал в микрофон, которые ему услужливо подсовывали организаторы акции:

— Так победим! Жидов жечь! Потом москалей! Слава Украине! Смерть ворогам! Так?

— Так! — отвечала жутким ревом толпа.

Потом раздался звон битого стекла. Голоса вокруг запели какую-то маршевую песню, и снова зазвенело разбитое стекло на улице рядом. Из центра площади в сотый раз донеслось:

«Слава Украине!». Кого-то громко тошнило прямо возле сцены.

Я выключил камеру и, сам не ожидая от себя, вдруг крикнул:

— Всем спасибо, все свободны!

Эта известная цитата из известного в России и, разумеется, на Украине тоже, анекдота произвела удивительное действие — все вокруг на Майдане на минуту затихли. Но потом, конечно, снова разорались.

Когда я уже уходил с площади, услышал голоса за спиной:

— Я его не знаю, ты расскажи.

— Ну, хорошо. Значит, представь себе… Серое, промозглое, дождливое, слякотное, холодное, раннее майское утро. Центральная площадь концлагеря «Освенцим». Всех заключенных, как водится, пригнали, построили, пересчитали. По традиции каждого десятого расстреляли. Потом тишина. Дождь. Слякоть. Выходит на трибуну начальник концлагеря, подходит к микрофону. Медленно снимает фуражку, мнет ее в руках: «Такое дело, мужики! Даже не знаю, как сказать. Такое дело, господа европейцы… Война, в общем, вчера закончилась! Так что, всем спасибо, все свободны!».

Глава восьмая

Мне предстояла вторая бессонная ночь. Накануне, днем в воскресенье, поспать тоже не удалось — неожиданно разболелся зуб, и до меня дошло, что настало время выполнять обещание, данное доброму украинскому пограничнику в Жулянах.

Алена Григорьевна любезно подсказала, где расположена ближайшая платная стоматологическая поликлиника, и я явился туда с опухшей щекой и надеждой во взоре.

— Будем резать, не дожидаясь общего воспаления, — радостно прокомментировал мой внешний вид местный хирург, узнав, что я платежеспособен. А когда он услышал, что я готов оплатить наличными протезирование двух ранее погибших зубов и протезирование удаляемого сейчас, он обрадовался так, будто киевское «Динамо» выиграло у московского.

— Сейчас проведем калькуляцию, не волнуйтесь, у нас все будет точно, как в аптеке, — услышал я перед тем, как упасть в наркозный сон.

В хостел я вернулся к вечеру, выпотрошенный и морально, и физически, причем, физически в двух местах кряду — в кошельке и в ротовой полости. Утешало одно — стоимость подобного лечения в Петербурге, действительно, превышала киевскую раза в два с половиной.

Алена Григорьевна, увидев мою распухшую теперь уже во всех местах физиономию, опять всплескивала ручками и бегала по хостелу с топлеными сливками, как с каким-то волшебным эликсиром, но у меня уже не было сил сопротивляться.

И вот когда я блаженно умирал на кровати под волшебное щебетание хозяйки и местного телеканала, раздался телефонный звонок, и директор агентства своим фирменным скучным голосом спросил:

— Палыч, ты там совсем охренел уже в своем безделье? Какие-то сраные революционеры на Майдане целый отель уже захватили, а мы это узнаем от РИА «Новости»?! На хрена тогда ты нам нужен там, в Киеве?! Я не уверен, что тебя ждет премия по итогам этого месяца. Больше того, я не уверен, что нам не придется посылать в Киев более подвижного корреспондента.

Я, конечно, тут же встал и пошел на свою Голгофу, не забыв прихватить камеру в пакетике.

Над площадью смеркалось, народу было совсем уже немного, и я в панике, потеряв всякую осторожность, просто ходил уже и напрямую, по-москальски, спрашивал:

— Шановни, где тут у вас отель захватили, покажите мне скорее.

Впрочем, спрашивал — это было сильно сказано. Я, скорее, мычал про это. «Шановни» в ответ по большей части отпрыгивали в сторону, подальше от моей опухшей физиономии, многие при этом крестились, а атеисты указывали куда-то в сторону сгоревшего два года назад в ходе переворота и так и не восстановленного Дома профсоюзов.