Наш человек в Киеве - [21]

Я повернулся посмотреть на ее лицо. Оно выглядело соответственно — с таким выражением либо убивают людей, либо едят пауков, либо женятся на нелюбимых.

— Тебя что, в детстве содержали в танцевальном народном приюте имени Леси Украинки? Откуда такие эмоции? — удивился я.

— Просто не люблю, — явно соврала она, не вдаваясь в объяснения.

— Ты водку пьешь? — вдруг спросила она меня заинтересованно.

Я посмотрел на часы.

— Так рано — нет. После шести нормально будет. Сейчас рано еще. Не полезет, понимаешь. Извини.

— Ну, тогда я пошла.

Она сделала пару шагов, потом повернулась, бросила с усмешкой, как подачку:

— Бесплатный совет. Ночью здесь будет интересней, чем днем.

Я благодарно поклонился ей в пояс, она хмыкнула и ушла в сторону Крещатика.

Я решил последовать совету и тоже ушел с площади Независимости в хостел, где проспал часов до девяти вечера. Затем тщательно изучил содержимое своих карманов и выложил оттуда все, включая телефон и документы. Взял только камеру, предварительно зачищенную от старых съемок, и запасной аккумулятор.

Если я верно понял Дину, сегодня ночью этот самый Третий майдан должны были разогнать. Поэтому давать в руки местному гестапо лишние улики мне совсем не хотелось.

Вечерний Крещатик сиял витринами и новыми фонарями, поставленными совсем недавно вместо разбитых два года назад во время путча. Но вот на Майдане фонари были выключены — видимо, чтобы не создавать демонстрантам дополнительных удобств. Впрочем, активисты и не нуждались в милостях от городской администрации — повсюду на площади тарахтели генераторы, дававшие ток десяткам мощных прожекторов.

Кроме того, по площади были расставлены бочки, в которых жгли дрова. Еще играла музыка — какой-то боевой украинский шансон. Во всяком случае, я разобрал слова «война», «стрелять», «москаль» и «смерть», что как бы намекало.

Непосредственно перед площадью стояла жидкая цепочка демонстрантов, из которой меня неожиданно строго окликнули:

— Це кто таков?

— Це пресса, — отозвался я аутентично, заодно помахав камерой у них перед носом.

— Проходи, — согласились со мной силуэты в сумраке, и я прошел.

Зашел я очень вовремя — среди тарахтения генераторов вдруг послышались звуки совсем других движков, помощнее, и на площадь заехали три тентованных грузовика. Машины встали неподалеку от стелы, не глуша двигатели.

Фары грузовиков были направлены на лагерь бунтовщиков, и в их свете стало видно мелькание десятков силуэтов в форме с дубинками в руках.

— А-а-а! — грозно отозвалась на это невидимая мне толком толпа.

— Граждане митингующие, просьба очистить территорию! — раздалось из темноты не менее грозное в мегафон сначала по-украински, затем по-русски.

— А вот хрен тебе!

— Это кто там гавкает!

— Слава Украине!

— Киев, вставай!

— Смерть ворогам!

Я поднял камеру, включил ее и понял, что она не пишет — экран не реагировал на мои истеричные нажатия на кнопку «запись». В этот момент солдаты национальной гвардии пошли в атаку, начав разбирать ближайшую к себе палатку. Из палатки, громко и грязно матерясь, внезапно полезли здоровенные, пьяные и злые мужики. В свете фар грузовиков было видно, что у мужиков в руках тоже есть дубинки, а также что-то еще — мне вот показалось, что даже палицы или какое-то аналогичное средневековое оружие. Началось рукопашное сражение, на которое я мог лишь смотреть и материться не менее экспрессивно, чем его участники.

Неподалеку нашлась пустая скамейка, и я сел на нее, изучая настройки камеры. Почему она не пишет, я так и не понял, зато понял, что сегодня зачистить майдан у власти не получится — в атаку на солдат вдруг пошли какие-то несметные силы, отсиживавшиеся до того то ли в палатках, то ли в кафетериях неподалеку.

Армейские грузовики эта толпа вынесла за пределы площади буквально на руках, а солдат аккуратными, но действенными оплеухами отогнала еще дальше, куда-то в проулки, после чего некогда грозный голос в мегафоне сменил тональность и начал примирительно предлагать договариваться и, хотя бы, не жечь костры на площади.

— Граждане митингующие, мы же договаривались с вашим руководством — соблюдать общественный порядок, не жечь костры, не подвергать опасности общественные здания…

— С жинкой своей договариваться будешь, чтоб она тебе минет почаще делала, — весело кричали ему в ответ.

Очень скоро вокруг меня бурлила толпа в две-три тысячи очень энергичных, крепких спортивных мужчин, и это производило сильное впечатление — во всяком случае, я бы на месте военных не рискнул атаковать такую толпу без трехкратного перевеса.

А еще через полчаса эта энергичная толпа куда-то схлынула, оставив после себя послегрозовое ощущение: стихия ушла, но еще погромыхивает в небесах гром, намекая, что всегда может вернуться и повторить.

Впрочем, перед сценой народ толпился в прежнем количестве, и я пошел туда, на ходу разглядывая экран камеры в тщетных попытках понять, почему она не работает.

В толпе уже не было видно спортсменов, а взгляд натыкался все больше на пузатых мужичков в камуфляже или на каких-то вздорных хипстеров в кожанках и галифе, похожих на «красных» или «белых» персонажей художественных фильмов про гражданскую войну в России в прошлом веке. Отличали от прототипов их только балаклавы — сто лет назад прятать лица было прятать еще не принято, все мерзости делались глаза в глаза, и от души.