Нас ждет Севастополь - [57]

— Впрочем, я не виноват, — улыбнулся Крошка и стал надевать новую шинель, сшитую на днях по заказу старшины.

Вскоре они подходили к знакомой калитке. Галя, заметив мужа в окно, вышла на крыльцо и, сияя глазами, весело произнесла:

— Наконец-то дождалась.

Мария Васильевна и Тимофей Сергеевич тоже оказались дома. Николай представил им Крошку, смущенно втягивающего голову в плечи, чтобы казаться меньше ростом. Мария Васильевна подошла к нему и, улыбаясь, сказала:

— Какой вы большой! Присаживайтесь. Я вас чаем с вареньем угощу. Маменька вас, наверное, тоже любила угощать вареньем. Матери-то все одинаковые — дети уже взрослые, а они их вареньем балуют, гоголь-моголь дают.

Все еще красный от смущения, Крошка проговорил:

— У меня нет матери.

Мария Васильевна ахнула и сочувственно покачала головой. В ее представлении ребенок, лишенный материнской любви и заботы, был несчастнейшим существом. И ей вдруг стало жалко большого юношу, и он как-то сразу уменьшился в ее глазах.

— Анатолием вас звать, если не ошиблась? Толик, значит. Вот вам, Толик, чай. Сейчас дам печенье, — засуетилась она.

Она достала из буфета три круглых печенья. Николай усмехнулся. Этому Толе печенья надо, по крайней мере, в десять раз больше.

— Мама, ты ему сбей гоголь-моголь, — сказал Николай и перемигнулся с Галей.

Крошка умоляюще посмотрел на него. Его лицо было румяным от смущения, а на тонком белом носу даже заблестели капельки пота. «А он красивый парень», — подумал Николай, удивившись, что не замечал этого раньше.

— Нечего шутить, — махнула рукой на сына Мария Васильевна. — Садитесь и вы чаевничать. Сергеич, прошу к столу.

За чаем разговорились. Тимофей Сергеевич, до сих пор молча дивившийся на Крошку, спросил Николая:

— Скоро ли на фронт?

Николай пожал плечами.

— Во-первых, Тимофей Сергеевич, это военная тайна, а во-вторых, я сам не знаю. Придет время…

— А я могу сообщить новость. Наши войска в районе Туапсе сегодня утром перешли в наступление, Немцы бегут сломя голову.

— Что ж, очередь теперь за нами, — уклончиво ответил Николай.

Тимофей Сергеевич сделал несколько глотков чаю, пригладил усы.

— Армии нашей теперь надо перестраиваться. То все оборонялись, все было подчинено обороне. А теперь наступать надо. Следует, значит, менять тактику. Весь фронтовой уклад жизни ломать придется. Не так-то это просто. В современной войне уметь надо наступать…

— Сумеем, — заявил Николай. — Морально мы готовы.

— Моральной готовности мало. Одно дело иметь желание наступать, другое — уметь наступать. Говорил я в госпиталях с ранеными командирами. Все, которые думать умеют, говорят, что победы большой кровью достаются. Не хватает, значит, воинского мастерства. Победы надо одерживать малой кровью и меньшими потерями. Иначе можно довоеваться до последнего солдата.

Николай согласился с ним.

— И еще новости могу рассказать, — заявил Тимофей Сергеевич. — На этот раз о Севастополе.

Николай насторожился.

— Опять же из партизанских источников. Ежедневно гестапо возит людей на расстрел. Расстреливают на Куликовом поле. На Рудольфовой горе устроен концлагерь. Там большая смертность. Мрут от голода и холода. Женщинам не разрешают передавать пленным пищу. По ним стреляют. Кто остановится на берегу и станет смотреть на море — арестовывают. Научную клинику имени профессора Щербака немцы превратили в дом терпимости. Город представляет пустыню. Днем никого не увидишь. А ночью — стрельба. Стреляют по немецким часовым, патрулям.

Мария Васильевна слушала с затуманенными глазами, подперев голову обеими руками.

— Где же мы жить там будем? — задумалась она.

— Пока придется пожить в Сочи, а как восстановят город, поедешь.

— Ну да, — не согласилась Мария Васильевна и подняла голову. — Чего я тут буду делать? Как освободят, так сразу туда. Муж у меня там… и… вообще.

— Ладно, — улыбнулся в усы Тимофей Сергеевич. — Освободить надо сначала, потом будем думать о переезде.

— Нового, между прочим, вы ничего не сообщили, — заметил Николай. — Все это известно и даже во флотской газете напечатано.

— Так я же не договорил, — сказал Тимофеи Сергеевич. — В Севастополе действуют подпольщики. Они…

Но ему опять не удалось договорить. В комнату вошла девушка с яркими голубыми глазами и черными кудрями, спадавшими на плечи.

— Ой! — воскликнула она, делая испуганное лицо. — Я хотела на минутку к Гале, а здесь, оказывается, гости. Забегу потом, извините. — И она метнула любопытный взгляд на Крошку.

— Заходи, заходи, Роза, — приветливо сказала Мария Васильевна. — Это дочь нашей соседки, — пояснила она для Крошки.

— Не стесняйся, — кивнула Галя.

Глянув на девушку, Крошка поперхнулся и незаметно отодвинул стакан.

Он смутился, когда Галя стала знакомить его с Розой. Ему не хотелось вставать, чтобы не удивить и не рассмешить ее своим ростом и несуразной фамилией, но не встать было невежливо. Неуклюже поднявшись и сутуля плечи, он пожал протянутую руку и произнес:

— Анатолий.

Роза пригласила его присесть рядом на диван. Лейтенант сел, не зная, куда девать ноги. Огромные латаные сапоги бросались в глаза, и Роза обратила на них внимание, но не подала вида, а завела разговор о книгах. Крошка оправился от смущения и признался, что любит книги и музыку.