Нас ждет Севастополь - [53]

— Что силенка у него есть — не сомневаюсь, — усмехнулся Глушецкий. — Сам видел его «работу».

Коган стоял с опущенной головой, но при последних словах он чуть улыбнулся и поднял голову.

— Разрешите мне слово сказать, товарищ лейтенант. Если я скажу вам, что у меня ангельский характер, то вы не поверите. А зачем, позвольте вас спросить, разведчику быть ангелом? Какие данные должен иметь разведчик? Ненависть к фашистам у меня есть? В избытке. Я начинен ненавистью, как колбаса мясом. Сила есть? Имеется средний запас. Умею хитрить? Какой одессит не умеет хитрить?! Глаза, уши, ноги есть? В полном порядке. Таким образом, как говорят докладчики, все данные для работы в разведке налицо. Приказ командира для меня закон. Что вы еще хотите от меня?

Глушецкий повернулся к Уральцеву:

— Возьмем?

— Давай, — тряхнул головой Уральцев.

— Спасибо, товарищ лейтенант, — и Коган молодцевато поднес руку к виску. — Жалеть не будете.

Когда Гриднев и Коган ушли, Глушецкий повернулся к Уральцеву:

— Не прогадаем? Как думаешь?

— Мне почему-то он понравился, — в задумчивости произнес Уральцев. — Люблю ершистых. Такие люди в жизни — что соль для хлеба. Однако давай спать.

Рано утром, когда Глушецкий и его замполит пили чай, в комнату неожиданно вошел лейтенант такого высокого роста, что оба от изумления широко открыли глаза.

— Лейтенант Крошка, — представился вошедший. — Прибыл на должность командира взвода.

Глушецкий поперхнулся и еле удержался, чтобы не фыркнуть от душившего его смеха: ничего себе «крошка»!

— Кстати, — весело произнес он, — а я только горевал, что нет ни одного командира взвода. Раздевайтесь, будем пить чай.

— Рад, что кстати, — улыбнулся юношеской улыбкой Крошка.

Сняв короткую, выше колен, шинель, он встал у стола и подал Глушецкому направление из отдела кадров. Глушецкий прочитал, еще раз окинул лейтенанта взглядом и с удовлетворением отметил, что он строен, а не сутул, как это обыкновенно бывает у чрезмерно высоких людей. Глаза у него светлые, наивные, рот пухлый, а щеки, по-видимому, еще не были знакомы с бритвой.

— Садитесь, — вторично пригласил он лейтенанта и с усмешкой добавил: — А то голову приходится задирать, глядя на вас.

Крошка сел, и табуретка заскрипела под ним.

— Не рад я своему росту, — произнес он невесело. — Два метра и два сантиметра, сапоги сорок седьмой размер. Где подобрать для меня шинель, сапоги, белье? Сплошное мучение.

Может быть, пока мы в тылу, можно приодеть меня? Сами видите, в какой шинели хожу. А сапоги рты пораскрывали…

— Да-а, — покачал головой Уральцев. — Старшине забота…

— А фамилия смех у людей вызывает, — продолжал Крошка. — В детском доме, где я воспитывался, так дразнили меня. Настоящей моей фамилии никто не знал, и я сам не помнил. Так и закрепилась за мной несуразная кличка.

— В разведке служили? — спросил Глушецкий.

— Был командиром стрелкового взвода, но приходилось и разведкой заниматься. Понравилось. Да и данные для работы в разведке имею.

— Что за данные?

— А ноги. В разведке ведь главное суметь вовремя смыться.

Шутка была старая, известная фронтовикам, но Глушецкий вежливо улыбнулся.

— Но когда будем подходить к вражескому окопу, вам придется ползти или, в лучшем случае, идти на коленях. Иначе противник вас увидит, — пошутил Уральцев.

— Не беда, — самоуверенно сказал Крошка, поднося ко рту кружку с чаем.

После чая Глушецкий заявил:

— Пошли в роту. Сегодня работы хватит до полуночи.

4

Начались дни напряженной боевой учебы. Старые разведчики тяготились занятиями и в минуты перекура вздыхали: «Скорее бы на фронт». Все жаловались на плохое питание. Действительно, кормили не сладко. Супы варились постные, с пшеном, на второе каша из кукурузы, которую разведчики возненавидели. Сколько упреков и острот было за эти дни отпущено по адресу старшины и повара! Бывший корабельный кок, неделю назад прибывший в роту, Василий Нечитайло, который и без того злился на новичков за то, что звали его поваром, а не коком, выходил из себя, когда его ругали за плохие обеды.

— А вы что-нибудь сможете вкусно приготовить из кукурузы?! — кричал он. — Дайте мне мяса, риса, жиров, муки! Тогда увидите, на что способен кок! Болтаете черт знает что!

Старшина Безмас, присланный недавно в роту лично командиром бригады, не злился, когда его обвиняли, а собирал недовольных, ставил по команде «смирно» и затем произносил перед ними такую речь:

— Скажите, пожалуйста, что растет на Кавказе? Кукуруза. Вот вы ее и кушаете. Не нравится кукуруза? А советскому народу нравится, что мы отдали фашистам Украину, Белоруссию, почти половину России? Уж не за это ли подавать нам шашлыки, борщи да вареники! На передовой, конечно, лучше кормят. Так понимать надо, что на передовой харч главнейшее дело. Харч не тот, и боевые дела пойдут хуже. Вот подучимся как следует, двинем на передовую — тогда и питание улучшится. Все. Разойдись!

Вид у старшины был солидный. Статный, ростом не обиженный, он ходил прямо, не спеша и даже поворачивался как-то всем туловищем сразу, что придавало ему величавый вид. Улыбался он редко, от важности у него даже волосы стояли дыбом. Манеру держаться он, видимо, перенял у полковника Громова, у которого в дни обороны Севастополя некоторое время был ординарцем.