Нас ждет Севастополь - [51]

После его ухода Глушецкий повернулся к Уральцеву:

— Какой парень!

— С огнем, — отозвался Уральцев. — Это не Лев Зайцев.

— А может, отчислим Зайцева? — задумался Глушецкий. — Подведет — и пятно на роту.

— Нет уж, давай оставим, — не согласился Уральцев. — Мы обязаны воспитывать хороших воинов. Они не появляются на свет божий в готовом виде… Давай, однако, чай пить.

3

— Садись. Докладывай.

Полковник Громов набил табаком трубку и вопросительно посмотрел на Глушецкого. Немного робея от его сердитого вида, лейтенант начал рассказывать. Несколько раз он пытался встать, чувствуя, что должен докладывать стоя, но полковник каждый раз усаживал его в кресло.

— Рискованно выходить на передний край с такими людьми. Я прошу их откомандировать, — заключил Глушецкий, стараясь прочесть на суровом лице полковника впечатление от доклада.

Но полковник ничем не выдал своих мыслей. Положив трубку на стол, он принялся искать в карманах спички и, не найдя их, чертыхнулся.

Глушецкий вынул голубую зажигалку в форме яйца и подал полковнику. Полковник разжег трубку и стал рассматривать зажигалку.

— Красивая. Трофейная? Умеют, черти, делать. — И с неожиданным смущением взглянул на лейтенанта: — Подарите. А я вам тоже чего-нибудь. Хотя бы вот этот планшет? Возьмите.

С неловким видом Глушецкий принял подарок. Отказаться не рискнул, боясь обидеть полковника, да и планшет ему понравился. В зажигалках же он не нуждался, у разведчиков этого добра было всегда вдоволь.

— Сынишка у меня, — на лице полковника появилась застенчивая улыбка, — в следующую зиму в школу пойдет. Шустрый мальчуган. А игрушек у него нет и купить негде. Это голубое яйцо отнесу ему.

Глушецкий вспомнил, что в Севастополе погиб старший сын полковника. Он командовал стрелковым взводом.

Полковник опустил зажигалку в карман, и его лицо опять стало суровым. Он встал, подошел к двери и, приоткрыв ее, крикнул басом:

— Начальника четвертой части — ко мне!

Через минуту на пороге вырос невысокий, с выхоленным белым лицом капитан. Первое, что бросилось при взгляде на него, были хромовые сапоги, начищенные до зеркального блеска, а затем новенький пояс с портупеей. На лице его выделялся нос — длинный и чуть свернутый набок. Ноздри время от времени шевелились. Казалось, что он принюхивается. Полковник встретил его стоя посредине комнаты. Когда капитан приблизился к нему и щелкнул каблуками, полковник топнул ногой и загремел.

— Халтурить в моей бригаде! Где вы работали до этого, черт вас побери, и как вы оказались в моей бригаде? Кто вам звание присваивал?

На лице капитана отразилось недоумение.

— Я не понимаю, товарищ полковник, — ровным, по-штабному отработанным голосом произнес он.

— Он не понимает! Вам все равно, кого зачислять в артиллерию, кого в обоз, кого в разведку! Отсчитал нужное количество людей — и все, шагом марш! Легко и спокойно! Так делали?

— В основном так, товарищ полковник. Народу прибыло много, а время у нас ограничено. Мне думается, что солдату все равно, где служить.

Полковник круто повернулся и шагнул к столу.

— Барин! — процедил он сквозь зубы. — Объявляю вам, капитан Игнатюк, строгий выговор. Еще один подобный случай — и будете командовать взводом. В роту пошлю на воспитание. Идите!

Игнатюк пытался что-то сказать, но Громов так рявкнул: «Молчать!», что тот пулей вылетел из кабинета. Повернувшись к Глушецкому, полковник отрывисто бросил:

— Сами подбирайте людей. В батальоны идите. А тех направите в распоряжение этого капитана…

Глушецкий вышел из штаба в приподнятом настроении.

Проходя мимо большого серого здания, он увидел одного солдата, отбивающегося от патрулей. Солдат кричал:

— Не возьмешь! Пошли вон! Иначе разозлюсь окончательно!

И вдруг солдат наклонился, затем резко выпрямился, перекинул через голову патрульного, сбил с ног другого, а третьего так толкнул, что тот отлетел на несколько шагов.

«Ловкач», — с невольным восхищением подумал Глушецкий.

Солдат бросился бежать. Опомнившиеся патрули припустились за ним.

Добежав до деревянного забора, солдат остановился, оглянулся и быстро перемахнул через забор. Глушецкий заметил, что вскоре открылась калитка, но со двора никто не вышел.

Глушецкий заинтересовался, что последует дальше, и он остановился. Патрули тоже перепрыгнули через забор. А спустя некоторое время в калитке показался солдат. Он прикрыл калитку и спокойно пошел по улице.

«Хитрец, спрятался за калитку и обманул патрулей», — подумал Глушецкий.

Когда солдат поравнялся, Глушецкий остановил его и строго спросил:

— Кто такой? Почему затеяли драку с патрулями?

Солдат вытянулся, приложил руку к пилотке, но покачнулся.

На лейтенанта пахнуло перегаром водки.

— Вы пьяны, — возмутился Глушецкий.

— Совсем немного, товарищ лейтенант, — довольно весело ответил солдат. — Соображение имею.

— Это и видно. Солдатской честью не дорожите.

— Наоборот, товарищ лейтенант, — возразил солдат, оглядываясь назад. — Разрешите мне идти рядом с вами. Я вам все объясню.

— Без объяснений все ясно.

— Эх, товарищ лейтенант, — вдруг вздохнул солдат. — Отправляйте на губу.

И было в его вздохе столько невысказанной горечи, что Глушецкий смягчился и внимательно посмотрел на него. Перед ним стоял пожилой человек. Из-под грязной пилотки выбивались черные с проседью волосы. Темное лицо с крупным носом все было изрезано сетками морщин. Но черные глаза под густыми бровями были по-юношески блестящими. И этот пожилой солдат справился с тремя молодыми здоровенными парнями! Удивительно!