Нас украли. История преступлений - [53]

— Граф… — Саша подумала и приняла нездешний вид.

Цыганки смотрели на нее ревниво, посмеиваясь.

Некоторые отвернулись, одна даже с воем зевнула.

Соплеменницы ревновали, явно.

— Найду, золотой перстень отдам, — сказала Ланочка, у которой все семейные ценности перешли в собственность НКВД — после ареста отца, отъема квартиры и самоубийства матери, когда папу снова посадили, едва он пришел домой после семнадцатилетнего отсутствия. Но папа после второго возвращения женился на сестре мамы, а у той, в Ленинграде, все еще оставалось имущество.

Саша вдруг прищурилась, глядя поверх Киевского вокзала и гомонящей толпы.

Подруги тоже насторожились, услышав про золотой перстень. Как напевал в таких случаях папа Ланочки, пришедший живым после второй отсидки, «люди гибнут за металл».

(Он добывал уран и хоронил друзей в вечной мерзлоте лагеря Бутыгичаг. Всю зиму их останки ждали погребения в подсобках (вечная мерзлота непробиваема), а с приходом тепла заключенных выгоняли рыть траншеи, куда складывались трупы с бирками на ногах и засыпались все той же ледяной почвой.)

Ланочка смотрела на Сашу отчаянным взглядом.

Саша может спасти Графа.

Наконец та сказала:

— Жди, скажут. Жди не отходи.

И ушла, растворилась в толпе цыганок.

Ее соплеменницы, заинтересованные золотым перстнем, все еще толпились вокруг Ланочки.

Но, разглядев ее пакет от кефира, полкочана капусты и брошюры, а также весь нищенский наряд вкупе с дырявой шалью, довольно ветхой, которая повисла поперек растерзанной Ланочкиной куртки, табор начал линять.

— Шапочкин кай ёв исы парару? — возопила Ланочка и стала вытягивать из-за плеча шаль, намереваясь ею отплатить за дальнейшую информацию, но цыганки потеряли к клиентке всякий интерес и растворились в толпе.

Гениальная цыганка Саша забрала все деньги.

А отвечать на этот прямой вопрос без оплаты никто из них не желал.

— Парару, кай ёв исы? — громко произнесла Ланочка, готовясь к отходу.

Да и табора уже не было.

Руководимая одной мыслью, она кинулась домой за деньгами, сбегала, купила в продуктовом что нашла (а в магазинах тогда было представлено на полках что: необыкновенно вонючие консервы «Завтрак туриста», хлеб черный помятый (только по утрам) и трехлитровые банки с маринованными кабачками всегда, а алкоголь если и был, то в виде знаменитого рвотного «Солнцедара», но по домам бабы варили брагу из чего попало, а мужики самогонку).

Ланочка хапнула в магазине последние две буханки черного, а также выпросила у знакомой продавщицы пачку маргарина.

Но с прошлого года у Ланы, слава тебе Господи, имелись свои солености, еще не все они были подарены друзьям: самодельное, взамен исчезнувшего болгарского, лечо, баклажанная и свекольная икра, а также закатанные банки с грибами, помидорами, огурчиками, да и варенье черносмородиновое, клубничное, яблочное и облепиховое. Сахаром люди (и мужики тоже) запасались всю зиму.

Когда его вдруг «выкидывали», выстраивались огромные очереди.

И засушенные яблоки имелись на крайний случай (тот год был урожай).

Ланочка была готова держать оборону при своей квартире и при телефоне, а именно так она поняла слова «не отходи».

42. Ланочка ждет послания от Графа

Граф ведь не знал ее адреса, и ни письма, ни посланца ожидать не приходилось.

Но Граф знал номер ее телефона.

В любой деревне, в любой дыре найдутся московские дачницы с детьми, а куда еще девать подрастающее поколение, пионерские лагеря отменились, а на курорты ни у кого денег не было.

Поэтому ехали матери-бабушки в деревню, где лес с грибами и ягодами, где речка или ручей с запрудой и где местные бабки еще держат козу и десяток куриц, и можно купить яйца, молоко, тем более козье, да и смородину с малиной, а ничего лучше для прокорма детей и варки варенья не придумано.

Сахаром к лету запасались.

Старые женщины — основа жизни народа, так сказала себе старая женщина Ланочка и не выходила из дому две недели.

Даже в ванную она носила с собой телефон, как болонку на поводке.

Посторонние звонки подруг Ланочка отсекала. Всем было все объяснено. Да и звонили ей редко — только по поводу болезней и кто помер. Все же сидели на дачных участках.

На исходе этого срока разразился громкий звонок, межгород.

— Москва! — Упирая на «о», прокричала далекая телефонистка. — О-один шесть один четыре шесть четыре один? С Меленками говорить будете?

— Да, да! — завопила Ланочка. — Да, буду!

И чей-то женский голос сказал:

— Это Лана? Это от Евграфа Николаевича к вам. Он передает вам привет, вот адрес, запишите: деревня Дубцы Меленковского района Владимирской области. Пишете?

— Сейчас! — закричала Ланочка. — Вот ручку беру!

— Взяли?

— Сейчас… Вот да! Пишу!

Как всегда, в последний момент ничего не оказывается под рукой.

И, поскольку Ланочка эти две недели коротала время, рисуя акварелью свои балконные цветочки, она стала записывать адрес кисточкой в альбоме.

А что делать? Человек звонит оттуда и платит даже за минуту!

— Евграф Николаевич вам привет передает и свой адрес, деревня Дубцы Меленковского района Владимирской области, это надо ехать до Мурома, оттуда до города Меленки. Там автобус до Панова, слышите? Ну а там пешком полтора километра до Дубцов. Приезжайте, он плохой тут. Я сама с Волгограда, — добавила женщина, — спросить в Дубцах Нину Ивановну. Там знают. Я с Волгограда!