Нас предала Родина - [91]

Молодая женщина в строгой белой блузке и с именем «Ольга» на бейджике, мило улыбалась, но на ее работе это не сказывалось. Коробка наполнялась на глазах: тетрадки, фломастеры, зубная паста, мыло, полотенца.

— У мальчика какой размер? Отлично, как раз такие кроссовки есть. И рубашка. А вам кофточка, по-моему, подойдет. Не беспокойтесь — вещи новые. Мы старого не принимаем. О, как раз! А это наш вам подарок!

На стол легла толстая Библия в темно-коричневом переплете и какие-то проспекты.

У подъезда Ирина резко остановилась, словно налетела на стену. «У-у-у! — ударил по ушам мерзкий — как тогда, в подвале — вой, в глазах потемнело. «У-у-ду!» Вой влезал в душу все дальше и дальше, словно ластиком стирал все чувства, оставляя после себя только дикую безысходность. Ирина покачнулась, сердце пронзила игла.

— Ира! — испугалась Вика. — Иришка, что с тобой?

Тихо-тихо заплескалась вода, и вой замер, прислушиваясь. Вода плескалась все громче, все увереннее, и надо было обязательно понять — где, откуда этот такой знакомый звук. Надо. Только вспомнить, и тогда все будет хорошо. Прямо сейчас, срочно!

В глазах мелькнул грязный, разбитый подъезд, кольца табачного дыма и — как вспышка — белая трехлитровая канистра.

Плеск стал еще громче, незаметно начал складываться в знакомую мелодию, вой мстительно ударил в последний раз своим «Ду-у!», заметался в панике и исчез. На плечо, прямо на кожу, опустилась ласковая, почти невесомая ладонь.

— Женя, — мотнула головой Ирина, — я там у них пуховик видела. У Бори, наверное, совсем уже плащ негодный. Попросишь?

Борис. Грозный

Так же ходили за водой, так же, задыхаясь от удушья, крутили турбину, так же прятались от обстрелов. По-прежнему донимали вши. Обстрелов, правда, стало поменьше, зато они стали злее, неожиданнее. «Чертик» еле успевал вмешиваться.

Вроде бы ничего не менялось.

Но как-то незаметно поползли слухи: «Скоро! Боевики уходят». Все застыло в тревожном ожидании. Впервые за долгое время ожидать стало трудно: хотелось куда-нибудь идти, что-нибудь делать. Только бы не заглушить точащие мозг мысли.

В одной из комнат стояло заваленное обломками штукатурки пианино. Мужики перетащили его в холл. Рыжебородый Володя принес из дома инструменты, пару дней колдовал, но все-таки настроил.

Старик-чеченец опустил на клавиши изуродованные артритом руки, улыбнулся и по «улице» полились немного неуверенные звуки. Играл старик не очень, но после двух месяцев совсем другой «музыки» этого никто не замечал. Звуки лились и лились и вот уже исчез обшарпанный, похожий на рисунки Босха холл, исчезли разбитые стены и загаженный пол. Сверкали горные вершины, журчали холодные реки, и тихо пел гортанный старческий голос.

Через пять минут из убежища вышли все. Мужчины, женщины, старики, дети. Пришла сторонящаяся всех девочка Катя. Приковылял, тяжело опираясь на загнивающую ногу, давно не встающий Рамзан. Выползла, почти ничего не соображающая после смерти дочери совсем еще молодая «баба» Вера.

Впервые в холле общежития стало тесно.

Старика сменил Володя, клавиши благодарно задрожали под умелыми руками, и по «улице» понесся чистый, глубокий голос.

— Мани, мани, мани… — пел Володя, и понимающе усмехнулся Рамзан.

— Пора, пора, порадуемся на своем веку… — и улыбнулась всегда не по-детски серьезная девочка Катя.

— Все напоминает о тебе. А ты нигде… — и что-то осмысленное сверкнуло в мутных глазах бабы Веры.

— Володя, — подошел к «артисту» Борис, — а вот такую не знаешь? У меня слух, правда… «Nie spoczniemy, nim dojdziemy…»

— Да, — улыбнулся Володя, — слух у тебя действительно… подожди.

Пальцы с грязными, обгрызенными ногтями пробежались по клавишам, на секунду замерли.

— Слова только забыл. Помогай, — сказал Володя и запел: — Че варто было кохать нас? Может варто… на-на-на-на… карта час…

— Nie spoczniemy, nim dojdziemy, nim zajdziemy w siódmy las… — неуверенно подключился Борис.

«Опасно!» — запоздало взвизгнул «чертик», и тут же перед входом рвануло. Осколки кирпичей и щепки полетели в холл словно шрапнель. «Опасно!..» — снова ударило в голове, а Борис уже летел в подвал. Упал, вновь вскочил, подтолкнул кого-то, опять упал. Оскальзываясь на усеянном штукатуркой полу, почти на четвереньках скатился к ступенькам и бросился вниз.

В стороне микрорайона дважды гулко бахнуло, и в стену общежития ударили снаряды. «Опасн!..» — на самом пределе заверещал «чертик», спину ожгло огнем, и наступила тьма.

— W siódmy las… — умчалось вверх испуганное эхо.

Ирина. Саратов

— Георгиевск, седьмая кабина, — прозвучало из динамика. — Кто Георгиевск заказывал?

«Седьмая — это хорошо! — подумала Ирина, закрывая стеклянную дверь. Слышно было хорошо; голос Валентины Матвеевны чуть дрожал, и Ирина специально стала говорить тихо и спокойно.

— Все хорошо, мама Валя, все хорошо! Нет, от Бори пока ничего нет. Что? Да, нет, мама Валя, он скоро приедет. Как откуда? Он же обещал, вы же знаете, он никогда не обещает, если не уверен на сто процентов.

Дверь приоткрылась, в кабину переговорного пункта прошмыгнул Славик, молча присел рядом.

— А вы не смотрите телевизор: мало ли что там показывают. Вы что, Борю не знаете? Я уверена: он скоро будет здесь! Что? Да есть у него деньги, есть! Двести долларов, в потайном кармане. И адреса все есть, и телефоны.