Нас позвали высокие широты - [45]

Еще своеобразный «подарочек» от бывшего начальника в виде радиограммы весьма конкретного содержания: «Ваши наблюдения обратными засечками неверны. Вычисления дают невязку по координатам в десятки (!!!) метров. Меняйте методику. До отъезда максимально используйте время для наблюдений за движением льда. Авсюк». Дня три (которые выпросил у Олега Павловича на обдумывание) ходил, по словам некоторых товарищей, словно «пыльным мешком ударенный», — шутка ли, запороть основную массу наблюдений за два года работы! Проверяю снова и снова, — у меня же все верно! Значит, специалист в кандидатском звании сам допустил непонятную для меня ошибку, но какую? Прав оказался покойный Олег, опасавшийся доверять свой материал этому человеку. Ответ в Москву: «В наших наблюдениях ошибки нет. Менять методику считаю нецелесообразным». Комментарий Чижова: «В вашем деле я не так, чтоб очень… Однако вы и мой предшественник рискуете репутацией. А в науке, знаете ли, как среди дам: дама без репутации — не дама».

Интересная мысль, запомним на будущее, тем более, что на Большой земле дам, судя по рассказам и другим источникам, — более половины всею народонаселения. В части вычислений все выяснилось с возвращением экспедиции, на том мои отношения с бывшим начальником, включая проекты совместной главы в отчетной монографии, закончились.

8 июля взломало припай в нашей бухте, и вскоре обломки льда вынесло в Баренцево море, а спустя пару дней растаял зимний лед на окрестных озерах. Снова бора, переходящая в фён, — такая она этим летом. Я все больше отдаю времени дешифрированию аэрофотосъемки в полевых условиях, в то время как в атмосфере происходит нечто чрезвычайное. Похоже, в наши края вторглись теплые воздушные массы с материка, а с ними — гарь торфяных пожаров, отчего наша атмосфера приобрела бурый оттенок, сквозь который с трудом просвечивает тусклый красный шар дневного светила. Когда однажды температура достигла почти 20°, товарищ Зингер, поздравив нас с температурным рекордом Русской Гавани, одновременно выдал комментарий в присущей ему манере в адрес маршрутников, вернувшихся с ледника:

— Страна должна знать своих героев! Кстати, что вы там натворили, если у нас на побережье началось такое безобразие?

Сева все свалил на Генина:

— Вот кто забыл закрыть поддувало на Барьере Сомнений, когда мы уходили в последний раз!

— Зря вы, научники, старались, — в разговор вступил Романов–старший, — мерили–мерили, мудрили–мудрили, а ледник вот–вот растает. Как оправдаетесь теперь за порчу казенного имущества? На Большой земле, небось по головке не погладят…

Похоже, наш заслуженный плотник и охотник припомнил события эпохи коллективизации, загнавшие его в высокие широты. Мы же, не испытавшие на своей шкуре прелестей известного сталинского «головокружения от успехов», решили, что оправдаемся публикацией результатов наблюдения для всеобщего сведения, и тем спасем свою репутацию в глазах мировой научной общественности.

— Не знаю, не знаю, — засомневался наш старший товарищ на основе собственного исторического опыта.

На базе всеобщий аврал, непрекращающийся, но какой–то радостный, легкий, несмотря на все нагрузки. Снова пакуем в ящики наше имущество, не считая материалов наблюдений, которые каждый хранит отдельно, среди самых важных документов — обеспечение своего научного будущего. В заливе то и дело появляются суда, то на отстой от непогоды, то в ожидании ледовой проводки, поскольку навигация по Северному морскому пути в разгаре. Больше всех интересует нас то судно, которое придет за нами, но Москва пока молчит, снова и снова испытывая наше терпение. Но мы уверены — конец экспедиции близок, ничто не может его отменить.

Отдельные новости на этом фоне порой озадачивают. Как–то я поинтересовался у знакомых гидрографов:

— А с чего это танкер к вам пожаловал?

— Не танкер, это наш водолей…

— Неужто на Новой Земле воды не хватает?

— Начальство о нас заботится, водичку с материка присылает.

Ничего себе новость! Как–то еще нам она отзовется, на нас и на нашем потомстве, когда придет его черед. Для интересующихся могу только сообщить, что нам было отказано в Москве в медицинском обследовании на предмет влияния термроядерных испытаний под предлогом нарушения секретности. Таковы были нравы нашего родного советского ВПК. Последнюю информацию незрелый ум штатского младшего научного сотрудника может истолковать в том смысле, что были подразделения совкового ВПК, разной степени гуманности, на это уже за пределами настоящей книги.

Знакомство с моряками позволило оценить собственные судовые плавсредства, и мы поняли, что наша скромная шлюпка–четверка с мотором «Москвич» — отнюдь не самое лучшее для наших условий… Пока гоняем наше утлое суденышко вовсю, используя его для высадок на разных участках побережья для последних наблюдений, среди которых важное место занимает нивелировка береговых валов и полевое дешифрирование ключевых участков аэрофотосъемки. В хорошую погоду получаешь еще эстетическое удовольствие, когда, по словам поэта, «глянешь за борт и под тобою то ли небо, а то ли море». Разумеется, бывали и другие ситуации, когда такая высадка обходилась не только залитыми сапогами–болотниками, но и более серьезными приключениями. За удовольствие оставаться исследователем плата мелким дискомфортом — не самая страшная.