Нас называли ночными ведьмами. Так воевал женский 46-й гвардейский полк ночных бомбардировщиков - [37]

После Польского коридора мы перебазировались сразу под Штеттин, работали на прорыв линии фронта на Одере, т. е. начали боевую деятельность собственно в Германии. Жили все в ожидании Победы, окончания войны.

После Штеттина полк очень быстро шел вперед, едва поспевая за отступавшими немецкими частями, переходя с одного аэродрома на другой. Была весна, тепло и легко летать…

Я писала маме: «Верим, что этот последний и решающий удар скоро вернет нас к себе домой. Вы не придумали еще для меня специальности? Мне хочется знать Ваше мнение, а то вдруг сразу «Идите, куда хотите», и растеряешься». (Но мне так не сказали, меня демобилизовали и направили в распоряжение академика Д. В. Скобельцына. «Об исполнении доложить». Собирали всех физиков из армии, нужно было срочно готовить ядерщиков).

Последнее наше место было севернее Нойбранденбурга.

Недалеко был колоссальный лагерь с военнопленными всех национальностей. Там были и поляки, и французы, и итальянцы, много украинцев. Едет обоз с бывшими пленными и прямо на телеге флаг — красный с белым, на другой — черный с желтым. Какое-то торжественное шествие разных народов. Худые, изможденные, но обязательно с флагом прямо на возу. И как они радостно улыбались нам, кричали: «Русские, это хорошо!» Это был настоящий интернационал.

Мы видели колонны, идущие из концлагерей, и раньше. В полосатых тюремных пижамах. Но тогда это были в основном русские. И мы и они плакали, встречаясь. Мы не могли даже представить себе тогда, что солдат, вышедших из немецких концлагерей, тут же эшелонами отправят в далекую Сибирь, уже в наши, советские концлагеря. «А нельзя было сдаваться в плен!»

Мы стояли в маленьком местечке Брунн и в первые майские дни 1945 года летали на Свинемюнде — так называлось место, где немцы готовили ракеты, то новое, совершенно секретное оружие, при помощи которого Гитлер собирался поставить союзников на колени. Этим планам не суждено было сбыться…

Еще 5 мая полк дежурил с подвешенными бомбами. А в ночь на 9-е я проснулась от выстрелов, криков, взрывов ракет. В небе полыхали красные, зеленые, белые огни… Выскочив на улицу, я увидела полуголых девочек, стрелявших в воздух изо всех видов оружия и ракетниц. «Что такое?» — Конец войны! У стартеха Р. Прудниковой был радиоприемник, и она узнала об этом раньше всех.

Ну и праздник устроил нам БАО, прямо на улице. И братцы приезжали целыми машинами, чтобы поплясать вместе с нами…

Между прочим, мне как раз 9 мая присвоили звание майора. Я очень расстроилась, боялась, что теперь меня не демобилизуют. Война окончилась, у всех такая радость, а у меня горе. Вдруг я останусь в армии, не буду учиться…

После того как окончились боевые действия, встал вопрос: что же делать дальше, куда идти? У нас в полку всегда было много переживаний и настроений, отвлеченных от полетов, разговоров о том, что ожидает в будущем.

Когда мы были в Энгельсе, нам казалось, что существует только война, ничего, кроме нее, нет и по-настоящему мы начнем жить только после войны, а она должна скоро кончиться — это явление временное.

Прошел год, пошел другой, и мы поняли, что это и есть настоящая жизнь, что, может быть, после она никогда не будет так наполнена. Да, мы лишены кусочка личного счастья, лишены семьи и уюта, зато мы делаем свое главное дело в жизни, хотя и имеем сполна опасности и ужаса. И все это еще надолго…

Постепенно изменялось наше отношение к окружающему и к самим себе: стали делать маникюр и прически, украшать свое общежитие, появились коврики над кроватями, подушечки, голубые подшлемники, разрешали приказом по полку на праздники надевать штатское платье, и влюблялись девушки, и командование полка принимало это серьезно, по-человечески. К внутренней чистоте нашего полка мы всегда относились очень строго.

Появились и другие мысли: вот кончается война, а как на нас посмотрят в Москве? Кто-то рассказал, что в Большой театр теперь пускают только в длинных платьях со шлейфами… Но у нас-то их нет, и как же мы будем?

Иногда лежим в землянке и разговариваем:

— Катя, расскажи, как ты будешь праздновать свое рождение? В каком будешь платье, какая прическа, что на столе?

Типичные женские разговоры.

Конечно, полк наш был особый. Если в мужском полку что-нибудь случалось, на это смотрели просто, а если у нас — об этом все знали и говорили.

Авария в женском полку — это авария именно в женском полку. И поэтому у нас все острее переживалось, после неудач все вешали головы. А когда был успех — снова воскресали.

С окончанием войны должна была измениться вся наша жизнь. Я расскажу о себе. Вначале, когда я стала начальником штаба, мне все удавалось плохо, я многого не знала, и ложное самолюбие не позволяло в этом признаться. Я вспоминаю, как я плакала и говорила, что хочу к маме… Было чувство какой-то безысходности. Потом появились опыт и умение. Обстановка, товарищи, все изменилось, и мне казалось, что с московскими друзьями мне уже не о чем будет говорить, у них свои интересы, а я стала совсем другая, и мы друг друга не поймем.

Зимой 1943 года я была в отпуске в Москве и увидела, что все осталось по-прежнему. Мы также разговаривали с моей подружкой Леночкой о музыке и книгах. И я осталась той же, и она. Я побывала на факультете, меня встречали с пониманием и любовью. Снова все перевернулось. Опять возникло чувство, что в полку хорошо, но мы здесь временно, а старая жизнь остается прежней…