Народовольцы - [2]

) Так. «Господа сенаторы, господа сословные представители! Призванный быть на суде обвинителем величайшего из злодеяний, когда-либо совершавшихся на русской земле, я чувствую себя подавленным скорбным величием лежащей на мне задачи…». Скорбным величием… «Величайшего», «величием»… И здесь стиль нехорош, но так нужно, этого ждут. Да, величайшего! (Взвинчивает себя.) И не указывайте мне, господа историки, что царевич Алексей замучен собственным отцом, и что Петр Третий прикончен любовниками царственной супруги, а Павла Первого изволили задушить с ведома собственного сына, – я это знаю не хуже вас, но подданным российской короны этого знать не следует, да они и не желают этого знать! Разве принцип монархии унижается недостойностью монарха? А принцип монархии есть древняя воля русского народа! И потому… (Хватает бумагу.) «Как русский и верноподданный, как гражданин и как человек, я исполню свою обязанность, положив на нее все силы, всю душу свою!..» (Успокаивается.) Подсудимый Желябов в этом месте язвительно улыбнется, ну-ну… А как же иначе! Он неспособен чувствовать и понимать то, что чувствуют и понимают другие люди, носящие образ божий!

Желябов. Да, православие отрицаю, хотя сущность учения Иисуса Христа признаю! Но вера без дела мертва есть. Я верю, что всякий истинный христианин должен бороться за правду, за права угнетенных, и если нужно, то за них и пострадать, – такова моя вера.

Муравьев. Судебное следствие, полное потрясающих фактов и страшных подробностей, раскрыло мрачную бездну человеческой гибели, ужасающую картину извращения всех человеческих чувств и инстинктов…

Желябов. Господин товарищ прокурора представляет правительство, которое даже вообразить не смеет, что могут существовать общественные мысли, не одобренные его цензорами, что могут быть политические деятели, думающие о благе народа, но стоящие вне его иерархической власти. (С горечью.) Не даст мне этого сказать, оборвет председатель… Хотя у меня нет защитника и посему я – сторона в процессе. Впрочем, нарушение процессуальных норм в политических процессах российской империи есть тоже норма, господин товарищ прокурора!.. Все не то, не то, я не имею права тратить слова, чтобы дискутировать с ним. Надо защитить партию. Заставить дрожать эту сволочь при одном имени «Народной воли». (Пишет.) Ничего не дадут сказать. Разве что Соня возьмет часть на себя?.. Нет, у нее защитник, ей и совсем не позволят…

Муравьев. Мне предстоит воспроизвести перед вами картину заговора, жертвою которого пал в бозе почивший государь император… Итак, пятнадцатого июня тысяча восемьсот семьдесят девятого года – я начну издалека – в городе Липецке, Тамбовской губернии, происходил съезд членов революционной партии.

Желябов (продолжает). Да, мы собрались тогда в Липецке, чтобы составить группу и решиться на насильственный переворот, но нас довели до этого. Я работал на юге, в деревнях, занимаясь мирным распространением своих идей… Мы съехались в Липецке, там удобно, курорт на водах, еще Петром заведенный, больных много… (Пауза.) Тогда о смерти я не думал, нет, не думал.

Липецк. Курзал. Среди гуляющей публики появляются народовольцы,они маскируются под больных, смешиваются с толпой, время от времени подходят к павильону, пьют воду…

Морозов. Согласны ли все со мною в том, что деятельность общества «Земля и воля» более невозможна и что способы борьбы, предлагаемые нашей группой «Свобода или смерть», выход единственный? Согласны ли все со мною в том, что вооруженная борьба – лучший способ дезорганизовать правительство и создать повсеместно условия для освобождения народа? Согласны ли…

Михайлов. Пейте воду, пейте воду по четыре стакана, таков курс лечения. Очередь соблюдайте, мы на курорте.

Фроленко. Я деревенщиком родился, деревенщиком и остаюсь. И главную цель свою вижу в пропаганде крестьянства на восстание!

Михайлов. Вынудив у правительства конституцию, завоевав свободу, мы отойдем в сторону и вновь займемся пропагандой социализма в народе.

Гольденберг. Нет, отчего же в сторону? Когда я с кинжалом, когда я с револьвером шел на губернатора в Харькове, когда я убил его…

Желябов (появляясь из толпы больных). О господи, святая российская привычка вести спор, следуя за собственным характером, а не за логикой вопроса.

Михайлов. Истинно так! Я ему про Фому, он мне про Ерему!

Желябов. Так вот, как секретарь, я резюмирую. Согласны ли вы с тем, что беззаконные действия правительства, подавляющего всякую возможность пропаганды в деревне, вынуждают нас перенести работу в города…

Фроленко. Временно перенести.

Желябов. Временно перенести работу в города и ответить политической борьбой на террор правительства? Баллотирую. Морозов?

Морозов. Да.

Желябов. Фроленко?

Фроленко. Поскольку иного не видно…

Желябов. Михайлов?

Михайлов. Да.

Желябов. Гольденберг?

Гольденберг. Разумеется.

Желябов. Перехожу к другому пункту. Согласны ли вы с тем, что для этой политической борьбы возникла потребность создать в обществе «Земля и воля», с которым мы не порываем, особую боевую группу для действий по-новому?