Народ, или Когда-то мы были дельфинами - [13]

— Мау, — сказал он. — Да, я тебя помню. Ты всегда плетешься в хвосте. Но я вижу, ты умеешь думать. Очень немногие люди думают, то есть на самом деле думают. Большинство только думает, что думает. И когда мальчишки смеялись над старым Науи, ты не хотел смеяться вместе с ними. Но все равно смеялся, чтобы быть как все. Я прав, да?

Как он заметил? Но отрицать нет смысла, особенно когда светлые глаза видят тебя насквозь.

— Да. Прости меня, пожалуйста.

— Молодец. А теперь, раз я ответил на твои вопросы, ты мне кое-что должен.

— Ты хочешь, чтобы я сбегал и что-нибудь принес? Или я могу…

— Я хочу, чтобы ты для меня кое-что запомнил. Ты слыхал, что я знаю заклинание, отгоняющее акул?

— Люди так говорят, но они над этим смеются.

— О да. Но оно работает. Я пробовал три раза. Первый — когда открыл это заклинание, в тот раз, когда акула собиралась откусить мне здоровую ногу; потом попробовал с плота, чтобы проверить — может, в первый раз мне просто повезло. А потом как-то раз я поплыл в море с рифа и отогнал акулу-молот.

— Ты что, специально искал акулу? — спросил Мау.

— Да. И нашел. Довольно большую, насколько я помню.

— Но она могла тебя съесть!

— О, я и с копьем неплохо управляюсь, а мне нужно было выяснить правду, — ухмыльнулся Науи. — Например, кто-то должен был первым съесть устрицу. Посмотреть на половинку раковины, полную соплей, и набраться храбрости.

— Но почему не все знают?

Постоянная улыбка Науи слегка увяла.

— Я ведь странноватый, разве не так? И жрецы меня не очень любят. Если бы я всем рассказал и кто-нибудь погиб, боюсь, мне плохо пришлось бы. Но кто-то должен знать. А ты — мальчик, задающий вопросы. Только не пользуйся этим заклинанием, пока я жив, хорошо? Конечно, кроме тех случаев, когда тебя соберется съесть акула.

И в тот день, на скалах, пока закат рисовал красную дорожку поперек моря, Мау научился акульему заклинанию.

— Это трюк! — воскликнул он, не подумав.

— Потише, — прикрикнул Науи, оглянувшись на берег. — Конечно, это трюк. Построить каноэ — это тоже трюк. Бросить копье — трюк. Вся жизнь — трюк, и у тебя не будет другого шанса ему научиться. Теперь ты знаешь еще один трюк. Если когда-нибудь он спасет тебе жизнь, поймай большую рыбу и брось первому встречному дельфину. Если повезет, это буду я!

А теперь от старика и его ноги осталось одно воспоминание, как и от всех остальных людей, которых Мау когда-либо знал. Это давило такой тяжестью, что Мау хотелось кричать. Мир опустел.

Он посмотрел на свои руки. Он сделал дубинку. Орудие? Зачем? Почему с орудием он чувствует себя лучше? Но он должен выжить. Да! Если он умрет, получится, как будто Народ никогда не существовал. Островом завладеют птицы-дедушки и красные крабы. Некому будет даже сказать, что когда-то здесь кто-то был.

Над головой захлопали крылья. Птица-дедушка приземлилась в косматую крону травяного дерева. Мау это знал, хотя и не мог видеть через сплетение лиан: птицы-дедушки были очень неуклюжи и не опускались, а медленно плюхались на землю. Птица запрыгала вокруг дерева, ворчливо повторяя «наб-наб», потом раздался знакомый звук отрыгивания, и дождь мелких косточек обрушился на лесную почву.

Дерево затряслось — это птица-дедушка опять взлетела. Она вылетела на открытое пространство, увидела Мау, решила понаблюдать за ним на случай, если он вздумает умереть, и тяжело приземлилась на сук дерева, едва заметный в сплетении лиан-душителей.

Секунду мальчик и птица смотрели друг на друга.

Сук треснул.

Птица-дедушка хрипло крикнула, взлетела раньше, чем гнилое дерево ударилось о землю, и исчезла в подлеске, хлопая крыльями и оскорбленно вопя. Мау не обратил внимания. Он смотрел на облачко тонкой желтой пыли, поднимающееся над упавшим суком. Это была мелкая, как пыль, труха, которая получается, когда из-за термитов и гнили в ветке мертвого дерева образуется полость. А эта ветка была высоко над землей и не намокла. Труха походила на пыльцу. Для разведения костра лучше не придумаешь.

Мау отломил от сука самый большой кусок, какой только мог унести, и пошел с горы вниз.

Свиньи опять рылись на полях, но некогда было их отгонять. Одно волокно бумажной лианы скоро порвется, думал он, а пять сплетенных вместе — крепки. Это нужно знать, и это правда. Беда в том, что я — одно-единственное волокно.

Он остановился. Он пошел обратно другой тропой, покруче, которая вела в дере… к месту, где раньше была деревня. Волна и здесь прокатилась через остров. Деревья были поломаны, и воняло водорослями. Но по ту сторону поломанных деревьев был утес, нависавший над нижним лесом.

Мау осторожно запрятал клубни и трухлявый сук в гущу травы и стал пробираться через путаницу лиан и ветвей на краю утеса. На утес нетрудно было залезть, и слезть по нему нетрудно — Мау это и раньше проделывал. Камень оброс огромным количеством корней, лиан и ползучих растений, а почва и старые птичьи гнезда становились пищей для любого принесенного ветром семечка. Утес больше напоминал вертикально стоящий луг, заросший цветами. Бумажные лианы тут тоже росли. Бумажные лианы росли везде. Мау срезал кусок, чтобы сделать петлю на запястье для своей дубинки, и пробормотал запоздалые слова благодарности Женщине — Бумажной Лиане за ее прочные, надежные волосы.