Наркомпуть Ф. Дзержинский - [96]

— Придет время и мы отсюда повернем на север. — Эти слова Дзержинский сопроводил быстрым движением указательного пальца по карте. — Мы пересечем безлюдную степь, пробьемся через горные хребты и с юга откроем ворота в Сибирь — страну огромных возможностей, страну будущего…

От плохого настроения, навеянного бестактностью руководителей Семиреченской дороги, не осталось и следа.

* * *

В то январское утро 1924 года ближайшие помощники Дзержинского по НКПС — Межлаук, Халатов, Благонравов и Зимин — с нетерпением ждали в приемной его прихода. Они хотели узнать из первых рук о закончившейся накануне XIII конференции РКП (б).

— Вы же читали отчеты в газете. Что особенного вы хотите от меня услышать? — сказал Феликс Эдмундович. — Если кратко подвести итоги, то конференция еще раз показала идейное банкротство оппозиции и укрепление единства партии. Из дискуссионной лихорадки партия вышла здоровой, еще более сплоченной вокруг Центрального Комитета. Но несомненно и другое — дискуссия отвлекла много сил и энергии, отвлекла от решения неотложных насущных проблем. Это очень, очень досадно.

— Феликс Эдмундович! Что говорится о транспорте в резолюции об очередных задачах экономической политики? — спросил Межлаук.

— Могу дословно процитировать это место из резолюции, — ответил Дзержинский:

«Транспорт находится в таком состоянии, когда он без особых затруднений способен удовлетворять все предъявляемые к нему народным хозяйством требования».

— Высокая оценка! — с удовлетворением отметил Межлаук. — Это аттестат зрелости, выданный нашему наркомату.

— Резолюция, конечно, правильно отражает положение, — подтвердил Дзержинский, — но нельзя забывать, что требования народного хозяйства мы удовлетворяем еще очень дорогой ценой. Поэтому особенно радоваться нечего. Только неудовлетворенность собой двигает дело вперед. Поэтому, — улыбнулся нарком и в его улыбке чувствовалось нетерпение, — давайте двигать дело.

11

21 января около 8 часов вечера Межлаук подъехал к зданию ОГПУ. Получив заказанный еще утром пропуск, он поднялся на третий этаж, где находился кабинет Дзержинского. В приемной спросил секретаря:

— Феликс Эдмундович один?

— Один, но он просил не заходить.

— У меня очень срочное дело, — объяснил Межлаук. — В завтрашнем номере «Правды» идет наша совместная статья «Очередные задачи партии в Донбассе». Я привез из типографии печатный оттиск. Вот он. Феликс Эдмундович просил показать…

Секретарь ничего не ответил и только пожал плечами, как бы говоря: «Мое дело было предупредить вас…»

Межлаук постучал в дверь. Ответа не было. Решив, что не расслышал голоса Феликса Эдмундовича, Валерий Иванович открыл дверь. В полутемном кабинете при свете настольной лампы он увидел Дзержинского, сидевшего в горестной позе.

Межлаук тихо, обеспокоенно спросил:

— Что с вами, Феликс Эдмундович? Вы заболели?

Дзержинский поднял голову и Межлаук содрогнулся, увидев его глаза, полные слез.

— Нет, я здоров, совершенно здоров, — сухо ответил Дзержинский.

Как бы оправдываясь, что так некстати пришел, Межлаук растерянно сказал:

— Я принес, как вы просили, оттиск нашей статьи. Она уже заверстана на первой полосе «Правды».

— Не до статьи теперь… — тихо проронил Дзержинский каким-то отрешенным тоном. — Владимир Ильич скончался. — И неожиданно вспыхнув, со страстным возбуждением воскликнул: — Ах! Если бы я мог умереть вместо него!

Внезапная слабость подкосила колени Межлаука и он тяжело опустился на ближайший стул. «Ленин умер! Как же так! — с отчаянием думал он. — И как неожиданно… Ничто не предвещало рокового исхода. Ведь позавчера Калинин, открывая съезд Советов, сказал, что профессора, лечащие Ленина, выражают надежду на скорое возвращение Владимира Ильича к работе. И разве не об этом говорили замечательные, полные глубоких мыслей, последние ленинские статьи в „Правде“? И вдруг… Умер любимейший народом человек. Вероятно, никогда и никому не приходилось видеть „железного Феликса“ в такой недвижимой позе безысходного горя… Они были очень близки… Надо как-то вывести его из состояния оцепенения — мелькнула мысль. — Пусть разговорится и тогда ему станет легче…».

— Когда это произошло? — спросил Межлаук.

— В 6 часов 50 минут вечера, — ответил Дзержинский. — Калинин мне только что позвонил. К девяти часам меня вызывают в секретариат ЦК партии. Ночью соберется экстренный пленум ЦК.

Раздался телефонный звонок, больно ударивший по напряженным нервам.

— Слушаю, — глухо сказал в трубку Дзержинский. — Да, это я. Не узнаете голоса? Я ведь не «железный», как меня окрестили газетчики… Через час я буду…

Не прощаясь, Межлаук тихо вышел из кабинета.

* * *

В течение недели Дзержинский даже не заглядывал в наркомат путей сообщения. Ему было поручено возглавить комиссию по организации похорон В. И. Ленина. Его кабинет в ОГПУ превратился в непрерывно действующий траурный штаб. Несколько ночей Феликс Эдмундович не уходил домой, ограничиваясь кратковременным отдыхом на койке, стоявшей за перегородкой.

Только Благонравов, совмещавший руководство транспортным отделом ОГПУ с работой в НКПС, бывал у Дзержинского в это время и передавал его указания транспорту. В первый же день Феликс Эдмундович возложил на него организацию специального поезда для перевозки гроба с телом Ленина от ближайшего к Горкам разъезда Герасимове