Наркомат просветления - [44]

— Святой Святослав Грязский в житии, — прошептал хриплый голос неизвестно откуда. Голос был настолько похож на женский, что Астапову на секунду показалось, будто он принадлежит Елене.

Астапов повернулся в ту сторону, откуда шел голос, но не смог разглядеть говорящего. Никитин, у которого, очевидно, глаза были острее, наставил на пришельца револьвер.

— Спокойно, — приказал Астапов. Кто знает, может, в темноте притаились десятки вооруженных людей.

— Икона приписывается школе Дионисия, — сказал человек; интонациями он напоминал плохо настроенную скрипку. — Начало шестнадцатого века. По правде сказать, в монастыре считают, что она написана самим Дионисием, но официального подтверждения этому нет.

Астапов сказал темноте:

— Моя фамилия — Астапов, я прикомандирован ко второму кавполку четвертой дивизии отделом агитпропа народного комиссариата просвещения.

— В таком случае, может быть, вы способны определить авторство иконы.

Астапов решил, что это шутка.

— Обратите внимание на удлиненность фигур, легкость мазков. Это Дионисий. Стиль имеет определенное сходство с изображением святого Димитрия в Ферапонтовом монастыре. — Старик — Астапов решил, что он старик, — хихикнул. — Я, конечно, дилетант в истории, и мне бы в голову не пришло читать лекцию гостю из… откуда, как вы сказали?

— Из комиссариата просвещения, — резко ответил Астапов. — Я пришел, чтобы обсудить проблемы, жизненно важные для всех обитателей Грязи.

— Просвещения, — повторил человек. Слово прозвучало странно — не то иронически, не то презрительно, и Астапов не мог понять, знает ли его собеседник, что у дверей монастыря стоит армия. Не сумасшедший ли попался, подумал Астапов. Но человек, сумасшедший или нет, продолжал: — Пожалуйста, обратите внимание на клейма, расположенные по периметру иконы. Из них вы узнаете все, что только можно, об истории почитания святого Святослава Грязского. Видите, вон там слева, Святослава постригают в монахи. Святослава рукополагают. Святослав видит во сне юную девушку из далекого края.

Картинки словно тянули Астапова к себе — в глазах у него прояснилось, и он понял, что они действительно очень хорошо нарисованы, не хуже фресок Ферапонтова монастыря. Школа Дионисия, возникшая через сто лет после Андрея Рублева и его звенигородских шедевров, изображала фигуры более человечными, более плотскими. Иконы в Грязи были оживленнее, цвета — теплее и ярче. Действующие лица в картинках по периметру были словно невесомы — казалось, что их ноги отрываются от земли. Астапов нахмурился. Точно так же, как в пору его путешествий с отцом, он был вынужден, не веря, поверить, хоть на миг, в присутствие незримого. В освященном пространстве этих стен завеса приподнимается, и человечеству является вочеловечившийся Бог. Астапов почувствовал, что его собственные ноги отрываются от земли. Он смотрел на икону. Молиться надо с открытыми глазами, устремив взор на икону. Партия сделала ошибку, стараясь добиться всеобщей грамотности. Главное передается картинами, а не словами.

— Простите, — вежливо сказал Астапов, — я бы хотел поговорить с настоятелем, если можно.

— Он перед вами! — резко ответил старик. Он был мал ростом, почти карлик, с желтоватой бородой. — Неужели я бы прислал вместо себя дьячка?

Астапов отвел взгляд — посмотрел наверх, на свод купола у них над головами, который полностью занимало изображение строгого синеглазого Спаса. Серый свет сочился в окошки на самом верху.

— Слушайте меня, юноши, это весьма назидательно. Вот Святослав в пути. Он несет Евангелие; книга сияет собственным светом. Он говорит с крестьянами. На следующем клейме добрые жители Грязи предлагают ему землю для постройки монастыря. Среди них — блаженный Борислав Петров, отец девушки, которая приснилась Святославу. Вот она выросла — блаженная Агафея Петрова, что прославилась своими добрыми делами и много лет была бездетна. Она испробовала все возможные средства: кислое козье молоко, талую воду, мазала живот медом в новолуние, клала в подушку сосновые иглы, бросала хлеб через стену. Вот она со Святославом, который читает ей Евангелие. Свершилось чудо, и она родила сына. Поэтому в наших местах Святослава прозвали «бабьим святым» — он исцеляет женщин от бесплодия. А потом Святославу было даровано самое удивительное из его видений: предвидение его собственной смерти.

Астапов сказал, словно про себя:

— Мы все живем в предвидении собственной смерти, всю жизнь, день ото дня.

Никитин хрюкнул — солдатское согласие. Лекция, только что услышанная Астаповым, еще больше привлекла его к картине — он начал разглядывать крохотные фигурки в маленьких квадратиках-клеймах. У фигурок были четкие контуры. Женщина в белом стояла лицом к будущему святому, положив правую руку на книгу, которую он держал в руках. На следующей картинке она лежала на ложе и держала младенца. Картина, казалось, была ярче, чем позволяло скудное освещение в церкви.

— Святослав излечивает ее от женской болезни, — пояснил старик. — Она родила шестерых детей, блаженная Агафея Петрова, по достижении возраста двадцати пяти лет, и все дети выжили и служили Богу. А вот Святослав на смертном одре. На предпоследнем клейме святого Святослава кладут во гроб.