Нарисуй мне дождь - [52]

— Если надо будет отдать жизнь за что-нибудь важное, я ее отдам, ‒ серьезно, как и она, продолжил я, ‒ Ведь не пожалел ее для нас Джордано Бруно. Звезды над нами те же, что и при Джордано, они освещают нам путь сквозь тьму мракобесия. Я до сих пор не прочел его трактат «О героическом энтузиазме», но я обязательно его прочту и перескажу тебе. Я не отношусь к тем, кто страшится неминуемого конца, успев лишь родиться, они уже издыхают. Вместе с тем, я не хочу умереть досрочно. К чему это опережение графика? Нет смысла бояться неизбежного, на этот процесс повлиять нельзя. Мы все когда-нибудь будем там. Все умирают, но не все при этом живут, им только кажется, что это жизнь.

Самое страшное в смерти не мрак забвения, а то, что она обессмысливает жизнь. Ведь, решив для себя, что никакой загробной жизни нет, девизом некоторых становится: «После нас ‒ хоть потоп!» Меня мало утешают сказки о реинкарнации, некой форме бесконечного существования. Хотя есть немало тех, кто убежден, что душа, это информационная субстанция и она бессмертна, если ее не загубишь… Но, умирая, человек теряет ощущение своей индивидуальности и в следующем своем воплощении не помнит, кем был раньше. Возродиться в новой телесной оболочке, но не быть собой, какой в этом смысл? Пройти мимо и не узнать тебя в новой жизни… Да для меня это будет хуже самой смерти! ‒ сказал я, неожиданно дрогнув голосом, на миг представив себе это. И замолчал. Убито замолчал.

— Ты-ы-ы!.. — артистически поведя глазами, пришла мне на помощь Ли, — Ты так много всего знаешь. А ведь мы с тобой ровесники, с одного года. Я даже старше тебя на целых десять месяцев.

— На девять!.. — невольно поправил ее я.

— Не столь важно. На девять с половиной, если на то пошло, если ты требуешь аптечной точности…

Иронически улыбаясь, она вскинула голову и посмотрела на меня подчеркнуто свысока. Только теперь до меня дошло, что она специально меня поддразнивает, деликатно пытаясь потушить во мне полымя разожженного ею пожара.

— Настоящий возраст не в паспорте… — став серьезной, с грустью сказала она. — Ты счастливый человек, знаешь, кем будешь, у тебя есть мечта, ты хочешь быть лучшим среди коллег, и я не сомневаюсь, ты оставишь в этом мире свой след. Самое важное в жизни, что-то по-настоящему хотеть. А большинство моих мыслей и желаний приходят спонтанно из подсознания, мне непонятны мотивы некоторых моих поступков. Иногда они меня пугают… Ты знаешь себя, уверен во всем, что делаешь, и я понимаю тебя, но я не понимаю себя. Я живу чувствами и до сих пор не знаю, для чего я живу… Но, раз ты такой умный, ответь мне, кто мы, зачем пришли на эту землю и куда идем? — склонив голову набок, плутовато взглянула на меня Ли. — В чем смысл нашей жизни? Не знаешь? Эх ты, умник! Чуть сложнее вопрос и ты забуксовал, грамотей! Это тебе не вчерашнее пиво слить! ‒ не дав мне слова вставить, насмехается она.

‒ Шучу, шучу! Ни только ты не знаешь, как на это ответить уже не одну тысячу лет, — опять стала серьезной она. — Над этим вопросом бились лучшие умы человечества и не смогли ничего вразумительного сказать. Мы все об этом думаем, но каждый решает этот вопрос для себя по-своему. Хорошо, хватит, я пошутила. Ну, иди сюда, Андрюша, целуй мне руку и признавай мою правоту. А теперь, еще здесь и, прошу тебя, вот здесь, ‒ где ток…

Мы стояли в ее подъезде, уже много раз прощались и никак не могли расстаться. Внезапно она вздрогнула, освободилась из моих объятий и долгим, полным безмолвного вопроса взглядом посмотрела мне в глаза. Казалось, она с жадностью что-то ищет во мне, но не находит, хочет что-то спросить о том, о чем не может спросить. Углы ее губ опустились, дыхание стало прерывистым и глаза наполнились слезами! Она отвернулась и принялась лихорадочно рыться в сумочке, наконец, нашла свой знаменитый платок.

— Лидочка, успокойся, что случилось?

— Я на днях узнала, что Леня… Помнишь, Леня Социопат, его больше нет, — утирая глаза, тихо сказала она. — Наглотался ноксирона и умер в водопроводном колодце. Люк он оставил открытым, но когда его нашли, он уже не дышал.

— Может, он специально оставил люк открытым, надеялся, что его найдут и не дадут умереть? — спросил я, сам не знаю зачем. У самоубийцы всегда две цели: смерть и крик о помощи.

— Нет… Я думаю, нет, — покачала головой она. — Он мне когда-то говорил, что из колодца даже днем можно видеть Луну. Наверно, перед смертью он смотрел на Луну. Там живет его невеста, она принцесса Луны.

Глава 12

Новый год.

Предновогодний вечер я и Ли провели в ресторане «Таврия». Это был старый ресторан, в одном из многочисленных центров города с окнами на проспект Ленина. Он занимал первый этаж большого дома сталинской постройки, и атмосфера здесь была традиционных старых ресторанов. Новым веянием времени был только вокально-инструментальный ансамбль: три электрогитары и ударник. Собственно они, своей игрой и создавали ту атмосферу дома и праздника, которая редко бывает в подобных заведениях. Репертуар у них был самый разнообразный от Битлов, до Клавы Шульженко. Они играли не переставая, и мы танцевали, не чуя под собою ног. Под конец я и Ли отплясывали «Цыганочку» в окружении рукоплещущей нам публики. В восьмом классе нас всех понудили заниматься бальными танцами, я же, из чувства детского негативизма вместо вальса упорно разучивал «Цыганочку». Но знать танцевальный шаг и выучить некоторые па — недостаточно, надо чувствовать музыку. Ли ее не то, что чувствовала, она ею жила.