Нарисованная красота - [2]

Я, не двигаясь, вылупилась на оставшегося мужчину.

— Бедная Литточка, как же ты теперь без семьи? Даже я уезжаю, итак обоз на два дня задержал. — Продолжал сокрушаться мужик.

Лично я была готова заплатить ему, лишь бы он вышел из тесной и душной комнаты. Запах просто резал глаза.

— Гевген! Ну ты идешь?! Не помрет твоя сиротка за полгода! — Послышался вопль с улицы.

— Я справлюсь Гевген, идите. — Прошептала я. Глаза начинало резать.

Мужик в последний раз тяжко вздохнул и, грузно развернувшись, вышел, бросив на меня последний непонятный взгляд.

Я выждала несколько минут, и вдохнула полной грудью. Зря! Мое тело тоже воняло, да еще как! Тело, кстати, было совсем не мое, так что я вымелась из кровати. В комнатке зеркала не нашлось, и я рискнула выйти. Честно говоря, я была готова на все, лишь бы воздух не такой затхлый.

Во всем доме была духота. Деревянный двухэтажный дом. Не грязный, скорее пыльный, но затхлый и душный. На втором этаже было еще две комнаты и лестница, видимо, на чердак. На первом этаже была просторная кухня, умывальник, кокетливо отгороженный тряпочкой, спуск в подпол и небольшая гостиная. Все было очень миленьким и пыльным. В умывальнике нашлась отполированная пластина, которая была квалифицирована мною как исполняющая обязанности зеркала.

О том, где я, почему тело другое, почему меня назвали «Литточкой» и почему так люто воняет немытым телом, в частности, от меня, я старалась не думать. Пока была задача выяснить чуть более насущные вещи.

Внешность, отраженная в пластине, принадлежала мне в шестнадцать. Честное слово, лицо один в один, прыщей только больше (кто б сомневался, если мыться раз в столетие). От вида прыщавой физиомордии меня передернуло. А вот тело — пухлое, стремящееся к ожирению, лелеянное и не знавшее физической нагрузки сильнее, чем вилку ко рту нести, меня расстроило.

Я натянула на себя обратно грязную тряпку, которой надлежало прикрывать наготу, и проследовала к лавке у стола. Вопрос что происходит перешел в разряд насущных.

На столе, в пыли и заброшенности, нашлась бумажка. Больше привычного А4, грубая, рыхлая и желтая, на которой была картинка. Двое — мужчина и женщина, а между ними я нынешняя. Прочесть размашистый неравномерный почерк не получилось — буквы оказались не знакомыми. На фотографии, видимо, была я и мои родители.

Тема местонахождения интересовала теперь больше всего, но я почувствовала сильную головную боль и осторожно опустилась на лавку спиной и тут же провалилась в беспамятство.

Мне мерещились картинки чужой жизни, много разной информации и когда я пришла в себя, я попыталась рывком сесть, но ударилась о стол и шумно ссыпалась на пыльный пол.

По всей видимости, предыдущая хозяйка тела решила поделиться со мной информацией. Все-таки я нет-нет, да почитывала дома вариации фантазий разных авторов на тему других миров и попаданцев в них. Такой сценарий, конечно, был популярным.

Вскочив с пола, я схватила бумажку и, пусть не сразу, сумела прочесть текст под фото. «Купец Надср найден мертвым в канаве, в трех кварталах от него найдена половина его жены», — гласила первая строчка под фото, — «их дочь, Литта, считается пропавшей без вести», продолжать читать не стала. Я впечетлилась формулировкой «половина его жены», но решила не придираться.

Вот оно что. Я нынче Литточка-сирота, которая осталась бесприданницей.

Живот заурчал, прерывая мои мысли. Я потянулась было попить воды, как всегда до приема пищи, но увидела утопшего в ведре с ней паука, и решила не рисковать. Воду можно использовать для приведения в порядок дома. На вопрос о воде мозг выдал однозначное: «Колодец!».

Я высунула нос в ближайшую дверь и обнаружила там только поле с начинающимся на том его конце лесом. Не очень густым на вид и не особо древним, но зеленым и звенящим от птичьего щебета.

Значит нужная дверь с другой стороны дома, куда я и направилась, прихватив еще какое-то ведро, нашедшееся по дороге.

Во дворе, в пяти метрах от дома, упираясь в забор, действительно стоял старенький такой колодец. С цепью, воротом и крышкой сверху, как положено. Я такие только в музее видела, нам даже давали ворот покрутить — школярам.

С энтузиазмом я взялась за дело, но быстро сообразила, что ворот в музее был пустым — без цепи, ведра и воды, а вот сейчас мне надо набрать и поднять наверх нормальный такой вес. Пока я кряхтела за своим нелегким занятием, у забора, мне по пояс высотой, столпились люди. Они перешептывались и гомонили. Я разобрала только «Ишь, бесстыдница, в одной ночной рубахе выперлась!». Успела даже расстроиться, но потом сообразила, что я потерявшая голову от горя сирота.

— Вот, сироту каждый осудить может! — Набрав воздуха в грудь, трагически изрекла я, и картинно всхлипнула. Толпа опешила. — Нет бы помогли, одна ж я осталась теперь… — И с особо страдальческим видом налегла на ворот.

Толпа снова загомонила, но теперь уже на нерадивых мужиков, коих тут толпилось порядочно. Пробивая себе дорогу плечами к забору вывалился, возможно, единственный, кому такая высота реально была преградой. Мужичок ростом метр с кепкой, с огромной самому до бедер бородищей, туго заплетенной в косы. «Гном!» — восхитилась я мысленно, продолжая вслух страдать.