Наречённая ветра - [42]

— Где тебя носило, Инослейв? — рассмеялась Эви. — Ты пахнешь жженым сахаром.

— Я был на ярмарке, — знакомый голос раздался над ухом. — Смотри, что раздобыл для тебя, — и ветер, обернувшийся человеком, протянул ей яблоко в карамельной глазури. — Ты ведь любишь такие?

— Обожаю! — призналась Эвинол. — А еще больше я люблю ярмарки. Если честно, я бывала на ярмарке лишь дважды. Принцесс, знаешь ли, нечасто берут на такие мероприятия. Вот бы там оказаться…

Инослейв ничего не ответил, но по его лицу пробежала чуть заметная тень, а глаза, только что сиявшие радугой, стали серыми.

— Ты не мог бы взять меня с собой, когда в следующий раз отправишься на ярмарку? — она старалась говорить беззаботно, словно не просила ни о чем особенном.

— Нет, Эви.

— Но почему? Неужели тебе так трудно хоть изредка брать меня с собой? — с обидой воскликнула она. — Ты целыми днями носишься по моей стране, а я сижу здесь, запертая на маленьком клочке земли между горными пиками. Совсем одна.

— Эви, — в словах ветра ей послышалась боль, — поверь, я хотел бы доставить тебе такую радость, получив взамен возможность не расставаться, но не могу.

— Не можешь или не хочешь?

— Не могу. Я просто боюсь за тебя.

— Чего ты боишься? Что меня узнают? Или что я захочу остаться?

— Не думаю, что ты захочешь вернуться, — он покачал головой. — Да и если тебя узнают, ничего не случится. Неужели ты думаешь, что я не смог бы отбить тебя у людишек, вздумай они тебя удержать?

— Тогда в чем же дело? — Эви ничего не понимала, и это ее злило.

— В том, что во время ритуала ты пересекла черту между миром людей и миром ветров. И я совсем не уверен, что живой человек может пересечь ее дважды, по-прежнему оставаясь живым. Такого никто никогда не делал. Ни один человек, прошедший этим путем, не вернулся обратно. Ветра забирали жертвы к себе, чтобы вытянуть их жизненные силы. Я первый, кому вздумалось забрать к себе человека и оставить ему жизнь. И уж поверь, Эви, я ни за что не стану рисковать этой жизнью.

— Как знаешь, — она с еле слышным вздохом опустилась на землю. — Придется довольствоваться подарками из моего мира.

— Эвинол, тебе плохо здесь? — он опустился рядом с ней. — Ты грустишь?

— Не то чтобы грущу, скорее, скучаю. У тебя очень красиво, Инослейв, и благодаря тебе у меня даже нет недостатка в занятиях и развлечениях. Ты принес мне скрипку, флейту, кисти, краски, книги. Наверное, этого довольно, чтобы занять себя, однако временами я чувствую себя одинокой, а свою жизнь здесь — какой-то ненастоящей.

— Если бы все сложилось иначе, ты хотела бы остаться в своем мире? — спросил Инослейв, заглядывая ей в глаза. — Вряд ли ты согласилась бы улететь со мной, если бы была здорова и любима народом. Так ведь?

Эвинол задумалась.

— Я не знаю. Тебе известно, что я не хотела править, но вряд ли добровольно решилась бы отказаться от долга, возложенного на меня отцом. Вот если бы Фарн был жив… — она не удержалась от упрека, хотя сама считала, что лучше эту тему не поднимать.

— Если бы он был жив, ты была бы замужем за принцем Найенны, — напомнил Инослейв. — Прости, Эви, что решил все за тебя, — вздохнул он. — Пока ты была ребенком, мне было довольно общаться с тобой в образе ветра. Тогда я и не думал забирать тебя. Но ты росла, и мне все больше хотелось поговорить с тобой по-настоящему. А потом, когда отец забрал тебя, чтоб воспитать королевой, я во всей полноте ощутил, как сильно завишу от тебя. Я злился, что ты не находишь в новой жизни хоть немного времени для старого друга, винил тебя в предательстве, но злость лишь сильнее разжигала мою любовь к тебе.

— Любовь? — спросила Эвинол и тут же прикусила язык.

— Ну да, — Инослейв, казалось, ничуть не смутился. — Я люблю тебя, Эви. Разве ты не знала об этом?

— До этого ты говорил лишь о дружбе, — тихо возразила она, чувствуя, как щеки заливает краской.

— Ох, люди! — ветер состроил страдальческое лицо. — Как же вы любите усложнять простые вещи. Какой смысл разделять одно явление на два понятия? Но вы не только разделили их на словах, а сделали все, чтобы любовь и дружба на самом деле отличались друг от друга. И чего вы добились? Убрав любовь из дружбы, а дружбу из любви, вы сделали и то и другое ущербным.

Задумавшись над словами Инослейва, Эвинол решила, что он прав. Действительно глупо разделять любовь и дружбу, как нечто принципиально разное. Приняв точку зрения ветра, она успокоилась и в то же время ощутила что-то вроде разочарования. Признание в любви пугало ее, но, если не скрывать правду от самой себя, было желанным.

Ветер нежно взял ее лицо в ладони.

— Моя Эвинол. Светлая моя, единственная. Ты была предназначена мне задолго до того, как мы встретились, до того, как ты родилась. Ты — нареченная ветра.

— Формально у меня есть муж, — напомнила Эви. Сейчас она готова была говорить о чем угодно, лишь бы унять бешеный стук сердца.

— Думаешь, мне есть дело до глупых людских условностей? Ты моя и только моя. Человеческие рамки для меня — ничто.

Он склонился к ней и поцеловал. Ступни Эвинол оторвались от земли, и ветер закружил ее над вересковой пустошью, крепко прижимая к себе. Ей казалось, что Инослейв касается поцелуем не только ее губ, но и души. Границы между душой и телом стерлись, потеряли значение и смысл. Ощущение безумного незаслуженного счастья переполнило Эви настолько, что стало страшно. Еще немного, и она растворится в поцелуе ветра, потеряет саму себя.