Наречённая ветра - [29]

— Это ведь ты швырнул мне тогда на балкон листок со словами о жертве? — Эви осенило запоздалое прозрение.

— Я, — Инослейв улыбнулся так довольно, словно она его не упрекнула, а похвалила. — И я же разбрасывал такие листочки на площадях, в тавернах, на порогах домов. Как легко оказалось пробудить в людях память о давно позабытых богах! Они с радостью ухватились за эту простую мысль: убить королеву во имя собственного благополучия.

— Я не понимаю, ты гордишься этим? — у Эвинол дыхание перехватило от гнева.

— Не то чтобы горжусь, просто отдаю должное удачной идее, которая сработала. Не стоит сердиться на меня, Эви. В твоих глазах меня должно оправдывать то, что я хотел спасти тебя.

— Кстати, с чего ты решил, что я не больна? — лучше сменить тему, раз уж упреки на него не действуют.

— А ты сама не заметила, что стала поправляться в последнее время?

— Заметила, но… Я думала, все дело в природе и горном воздухе.

— Думаю, это лишь ускорило твое выздоровление, но истинная причина в том, что тебе перестали давать яд.

— Что?!

— Не знаю, Эви, чему учил тебя отец целых четыре года, если тебе самой не пришла в голову столь простая мысль.

— Но ведь ты же тоже не понял, — тут же нашлась Эвинол.

— Но меня и не готовили в правители, — парировал Инослейв. — Я ветер, мне все ваши человеческие подлости и интриги чужды. Зато твой герцог сразу понял, что к чему. Должно быть, сам из той же породы.

— Айлен знал?! — это откровение поразило Эви чуть ли не сильнее первого.

— Знал. И, если честно, именно он спас тебя, — нехотя признал ветер.

— Да уж, спаситель, — растерянно пробормотала она.

В голове все перепуталось. Слишком много ошеломляющих известий разом. Ее медленно убивали, а спасителем оказался тот самый человек, которого она успела яростно возненавидеть. Боль острыми лезвиями принялась кромсать ее сердце. Она привыкла испытывать к Айлену симпатию и благодарность. Если бы не сомнения в искренности его чувств, возможно, даже полюбила бы. Зато узнав, чего стоила его любовь на самом деле, какой темной и порочной она оказалась, Эвинол позволила жгучей ненависти без остатка вытравить все прежние чувства. И вот теперь получается, что она обязана жизнью тому, кого считает злейшим своим врагом.

— Лучше бы ты этого не говорил, — растерянно пробормотала Эвинол.

— Возможно. Я понимаю, как тебе тяжело.

— Вряд ли. Для того, чтобы понять, нужно быть человеком.

— Тебе совсем не интересно, кто тебя травил? — ветер казался удивленным.

— И кто же?

Едва задав вопрос, она поняла, что не хочет знать ответа. Каждая раскрытая тайна несла в себе боль.

— Шанари.

— Нет! Это неправда! Он любил меня!

Даже зная, что правда ранит ее, Эвинол и представить не могла, насколько. Она знала, что ветру незачем врать, но при этом поверить оказалось выше ее сил.

— Это какая-то ошибка, — она продолжала упорствовать, зная, что выглядит жалко. — Шанари не мог…

— Еще одна вещь, которой лучше не знать? — в голове ветра звучало искреннее сочувствие.

Она не ответила. Закрыла лицо руками, изо всех сил стараясь сдержать подступившие слезы. Не хватало еще во второй раз расплакаться. Когда-то давно мысль поплакать на плече у Инослейва могла показаться заманчивой. В те времена она поверяла ветру и свои детские радости, и горести. Но сейчас перед ней незнакомец. Негоже показывать ему свою слабость. Она лучше прибережет эти слезы до того времени, когда останется одна… если, конечно, он позволит ей остаться одной в этом странном месте.

— Эви, ты плачешь? — ветер осторожно отвел ее руку от лица.

— Нет!

— Зря. Тебе стало бы легче.

— А я не хочу, чтобы мне становилось легче. Меня предал человек, которому я верила всю свою жизнь. Это куда больнее, чем предательство Айлена. Но зачем он это делал? Ты знаешь?

— Говорил что-то о благе страны, о том, что негоже женщине править, предлагал Райн’яру безраздельную власть. Но тот отказался и пригрозил казнью, если канцлер не перестанет травить тебя.

— А ты-то как об этом узнал?

— Подслушал их разговор, когда стал следить за герцогом.

— За герцогом? Не за Шанари?

— Теперь я считаю себя дураком, но мне и в голову не приходило следить за канцлером. В отличие от Райн’яра, он не вызывал подозрений. А зря. Если бы я раньше понял, что задумал старый мерзавец…

— Не говори о нем так! — с болью воскликнула Эви.

— Но он ведь хотел тебя убить, — напомнил Инослейв с искренним недоумением.

— Я помню. И по-своему он был прав. Если бы отец четыре года назад послушался Шанари, все было бы по-другому. Я не прощу его, но теперь он мертв, а потому… — она оборвала себя на полуслове. — Смерть Шанари — такая внезапная и нелепая… это Айлен устроил, да?

— Нет.

Ветер смотрел на нее, чуть прищурившись, сохраняя на лице безмятежное выражение и легкую полуулыбку. В его спокойной уверенности читался вызов, и Эви все поняла.

— Это был ты? — спрашивая, она уже знала ответ.

— Я.

— Да как ты смел?! — взорвалась она. — Кто ты такой, чтоб решать, кому жить, а кому умереть?

— Я — ветер, Эви. И я принимаю решения, исходя из своих интересов и принципов. Уж прости, что не спросил твоего позволения убить Шанари. У меня был личный счет к этому человеку. Он посягнул на нечто бесценное для меня — на тебя, и поплатился за это жизнью.