Наработка на отказ - [39]

Шабан на ходу потер затылок, размышляя. На пальцах остался клок волос. Вот черт… Лысею. Есть такая легенда: если человек после натурализации лысеет, значит, он хороший человек. Многие верят, особенно лысые… Ладно. Как там было сказано: плюнуть на Живоглота? Интересная мысль. Это на человека, который непонятно почему до сих пор не подмял под себя Правительственный Совет? Хороша рекомендация, в духе оракула – попробуй истолкуй. Но Менигон зря болтать не станет, хотя его слова могут означать то, до чего не сразу додумаешься. Например, наличие в Редуте кого-то, кто могущественней Живоглота. Вот это страшно. Правда, в такое верится с трудом, но, с другой стороны, все возможно, и Менигон был бы более откровенен, если бы не читающаяся на его лице фатальная уверенность в том, что ему, Шабану, Биртолли и вообще кому угодно в любой час могут подослать «блоху» с крошечным баллончиком, заряженным возбудителем пятнистой горячки…

Ничего не понимаю, подумал Шабан. Какая-то возня, непонятно чья и непонятно зачем. Надо же: «блохи»… «Блохи» разных, должно быть, пород, разного подданства. Кто же хозяева, а? Что-то много получается, откуда только «блох» берут? Не иначе, импорт, здесь-то их не делают. Хотя откуда я могу знать, что здесь делают? Или, может быть, они умеют размножаться? Очень может быть. Может быть, существуют и «блохи»-хищники, уничтожающие чужих «блох»? Не знаю, не знаю… Энт-томологи! Следят, не выпускают из виду. Значит, и про Лизу им известно, вдруг понял Шабан и почувствовал, как по спине побежали мурашки. Значит, известно уже давно, с тех пор как я научил ее произносить первые слова. Они слышали ее первый, совсем детский лепет – Поздняков слышал, Живоглот слышал… кто там еще? Но – молчат: не иначе, Поздняков бережет ценного работника от душевной травмы, а если так, то плевать мне теперь на эту троицу: Штуцер, Оммес и Биртолли… Шабан покусал губы, соображая. Черта с два – плевать. Одно дело знать и помалкивать и совсем другое – письменная докладная, которой Поздняков будет вынужден дать законный ход, да, скорее всего, докладная попадет не к нему, а сразу к Живоглоту – и это конец. Нет, надо идти, упрашивать, клянчить, сулить и прочее… И немедленно.

У Оммеса оказалось заперто: не то он отсутствовал, не то уже спал. Идти к Биртолли было рано. И Шабан пошел к Штуцеру.

Дверь сработала сразу, едва Шабан нажал кнопку вызова. Похоже, здесь его ждали, и Шабан не удивился: Штуцер никогда не упускал своего. За первой дверью неожиданно обнаружилась вторая – настоящая деревянная дверь в резных завитушках, крепкая и массивная, как ворота средневековой крепости, и, кажется, даже из выдержанного дуба или какого-то другого благородного дерева, только не из местных пород. «Живут снабженцы», – мимоходом подумал Шабан и толкнул дверь.

Здесь было благопристойно. Никто не шумел, не вопил песен и гимнов, не спал под столом в собственной луже и не затевал с моделями игру в «поймай – не отпусти». Собственно, моделей в комнате не оказалось вовсе, зато Штуцер наличествовал полностью и в соответствии с праздником выглядел даже более розовым, чем обычно. Будто ошпаренным. Он был не один, рядом с ним за столом, заставленным полупустыми бутылками и картонными тарелками с недоеденной закуской, по обе стороны от хозяина апартаментов в неестественно прямых позах сидели двое, и Шабан, кивнув всей троице, попытался припомнить, где же он видел этих двоих, и не припомнил. Зато закуска на столе была хороша, особенно заманчиво выглядели местные лангусты, уловленные в Дымящейся реке и, наверное, еще сегодня утром шнырявшие по дну в поисках съестного. За лангустами пламенели нездешние розовые яблоки; на блюде поверх тающего балыка лежало земное чудо: синий, как грыжа, натурализованный баклажан. Шабан заставил себя отвести глаза и непроизвольно сглотнул. С первого же взгляда ему стало ясно, что здесь ждали не его.

– А-а, разведка! – радостно закричал Штуцер. – Что, опять сальники текут? Познакомьтесь, это Шабан из разведки, краса и гордость, так сказать… Орел!

Двое незнакомцев молча наклонили головы. Тот, что сидел анфас, помимо кивка, вынул откуда-то из-за спины руку, механическим движением, как оживший манекен, налил себе рюмку прозрачной, посмотрел сквозь нее на Шабана, беззвучно опрокинул в рот и вяло пожевал губами. Он был похож на второго, и оба они были рослые, крепкие ребята, их можно было бы принять за удачные модели, если бы Шабан не знал, что выпуск мужских и бесполых моделей в отделе «Био» хотя и планируется, но разработка не завершена.

– Ваше здоровье, – пробормотал Шабан. – Я, пожалуй, зайду потом. Попозже.

– Это почему потом? – возмутился Штуцер. – А сейчас? А праздник? Мы еще за тебя не выпили, равно как и за всю разведку, и ты за нас еще не выпил. Налейте-ка ему, ребята.

Лжемодель, сидящая в профиль, потянулась за бутылкой.

– Э, нет, ребята, – сказал Шабан. – Сейчас не могу. Мне сейчас пить нельзя, не то свалюсь. Я прямо с маршрута. И потом… – он конфузливо покосился на рослых «близнецов», – у меня к тебе личное дело. А ты с компанией… Так что потом.