Направление — Прага - [18]

— Прошу вас, скажите мне, где Стася, я вам все отдам, карточки на табак, дам вам шнапс, хороший чешский шнапс, все, что вы захотите.

Начальник охраны не сводил с него глаз, видно, что-то человеческое шевельнулось в нем, потому что он встал из-за стола, подошел к Яну и сказал:

— Стасья, эта шикарная блондинка, да? — Он понимающе покивал головой. — Пообещай мне хоть ведро шнапсу, я ничем не смогу тебе помочь. Мы отвезли их на вокзал, к вагону, и вернулись.

— Но ведь кто-нибудь должен знать.

— Кто-нибудь где-то там, наверху, — согласился немец. — Мы лишь выполнили приказ.

И вернулся к своим бумагам.

Неверными шагами Ян вышел во двор, оперся спиной о деревянную стену и посмотрел в сторону осиновой рощицы. Потом, оттолкнувшись от стены, обошел бараки и, не отрывая глаз от травы, еще хранившей следы двух пар ног, направился к роще. Там он упал на знакомую вмятину в траве, прижался лицом к тому месту, где всего несколько часов назад покоилась голова Стаси. Ему показалось, что оно все еще хранит аромат ее волос. Он вцепился пальцами в траву и заплакал безутешным, отчаянным плачем, который не приносит облегчения.

В городе взвыли сирены. Ян смотрел в небо и видел серебристые точки и белые инверсионные следы американских «летающих крепостей».

— Бросайте на меня! — выкрикнул Ян. — Слышите, вы там, наверху, бросайте бомбу! — Он вскочил, выбежал на луг, раскинул руки. — Я здесь, вы меня видите?

Он стоял там, запрокинув голову и выкрикивая кощунственные слова в небо. Потом рухнул в траву, и в опустошенной голове стучала единственная мысль: «Почему они не сбросили на нас бомбу этой ночью?»

Теперь Ян глядел во тьму, и впервые ему пришло в голову: все то, что он тогда прожил, что вознесло его в небеса, а потом сбросило на землю, что заставило его бежать из рейха, из городка, где все мучительно напоминало ему о Стасе, и он сбежал, потому что боялся сойти там с ума, — все это теперь стало источником не только страдания, но и холодной, трезвой решимости. Он думал о превращении, происшедшем с ним за это время. Вначале обжигающее, опустошительное горе, затем кровожадное стремление мстить на свой страх и риск, потом дорога в словацкие горы — и только здесь, лицом к лицу с повседневной опасностью, рядом с Юрдой, Кепкой, Гораном, Борисом и другими, каждый из которых имел свое серьезное основание ненавидеть нацистов, — только здесь его страдания приобрели какой-то смысл.

Он засыпал с мыслью о Стасе. Ни разу, даже в самые мрачные минуты, он не усомнился, что Стася жива. Наша любовь так велика, так всемогуща — не может быть, чтобы мы не встретились. Стася жива, и, когда все это кончится — а теперь уже недолго ждать, — я ее найду. Найду, даже если придется обойти полмира.

Перед командирской землянкой — вся группа, кроме двух часовых, охраняющих лагерь. Пленных в эту минуту никто не сторожит. Со связанными руками и ногами они не имеют никаких шансов на побег; впрочем, будь они развязаны, у них все равно ничего бы не вышло, потому что землянки расположены тесным неправильным полукругом, а входы в них смотрят друг на друга. Горан был не очень-то в восторге от такого плотного размещения на малом пространстве, он считал, что это лишает их возможности длительной обороны, но Кепка настоял на своем; по его мнению, такой миниатюрный партизанский лагерь при любом расположении не удастся долго защищать, поэтому на случай, если их выследят и атакуют превосходящими силами, он делал ставку на быстрый уход с учетом рельефа ущелья, как нельзя более подходящего для этого маневра. В данный момент оба они, Кепка и Горан, углубились в тихую, сосредоточенную беседу. Лицо капитана, обрамленное каштановой короткой бородкой (как и все в лагере, он предпочитает обходиться ножницами вместо бритвы), спокойно, спокойны и его жесты. Смуглый брюнет Горан проявляет свой живой темперамент и в речи, и в движениях. Кепка закончил разговор и обратился к своему подразделению — так он называл свой отряд, и не без оснований: в конце концов, за исключением Яна, Павла, Бориса и Штефана, все остальные десять были из бывшей его части.

— Ребята, — начал он вполголоса и выждал, пока все глаза не обратились к нему, — речь пойдет о двух делах. Во-первых, нужны два добровольца, чтобы надежно, то есть живым, доставить пленного немецкого майора на партизанский аэродром. И во-вторых, — капитан несколько раз прочесал пальцами бороду, задумчиво скользя взглядом по противоположному крутому склону, — и во-вторых, — повторил он чуть громче, — сегодня мы перемещаемся на другое место.

В глазах партизан он прочел удивление, которое кое-кто выразил и вслух. Капитан нарочно повернулся к радисту, но тот спокойно глядел на него, он привык помалкивать о радиограммах, да никто у него и не выспрашивал. Кепка оперся спиной о сруб, покивал головой.

— Итак, начнем с конвоя: нужны два добровольца.

Поднялось шесть рук.

Но похоже было, что капитана больше интересовали те, кто руку не поднял.

— А ты? — спросил он Такача, стоявшего прямо перед ним. — Тебя это не интересует?

— Дело не в интересе. Просто я здесь чужой, не знаю местность, дорогу. Но если вы думаете…