Направление — Прага - [102]

— Ну так зовите же свою Марию, — потребовал Ганусек.

Мужчина нажал кнопку, и где-то в глубине дома раздался звонок. В комнате загорелся свет, окно распахнулось.

— Это ты, Милан? — спросила Мария.

— Да, сумку я положил у двери, забери, пожалуйста.

— Ты почему домой не идешь?

— Погоди минутку, — сказал он и, повернувшись к Ганусеку, добавил: — Включи, пожалуйста, радио.

Из окна полилась музыка. Ганусек, глядя туда, начал рассказ обо всем, что сейчас вспомнил. В окне снова появилась женщина.

— Милан, ну мы сегодня будем накрывать на стол или нет? — нетерпеливо крикнула она.

Помолчав, он ответил:

— Мария, подними шторы в гостиной. Я хочу, чтобы все видели, как мы ужинаем.

Ганусек улыбнулся.

— Это совсем не обязательно. Я рассказал тебе обо всем только потому, что самое красивое в мире — это освещенные окна, и та уверенность, что из них вытекает, и то доверие, радость, любовь и покой, которые они означают. Ты меня понял?

— Думаю, что да, — ответил Милан и благодарно посмотрел на него. — Вы уж меня простите, пан…

— Ганусек, — ответил Йозеф и протянул ему руку.

— Мне неловко, что я прогонял вас.

— Всякое бывает, — ответил Ганусек, глубже натянул шапку и пожелал ему счастливых праздников.

Милан что-то ответил, захлопнул за собой калитку и поспешил в дом. Он зажег свет и принялся помогать жене накрывать праздничный стол.

Ганусек задумчиво и медленно брел по заснеженным улицам.

Уже издали он увидел яркий свет, всегда безошибочно приводивший его домой. Он заглянул в освещенное окно и увидел в комнате жену, двоих сыновей, их жен, дочь с мужем и множество детей. Народу в доме — не повернуться.

Ганусек улыбнулся. Малыш, прижавшись к стеклу, уставился в темноту улицы. Увидев деда, радостно замахал руками и что-то закричал. Окно заполнилось знакомыми лицами, потом старший сын распахнул рамы настежь и крикнул:

— Отец, иди же! Только тебя и ждем.

Он вошел, стряхнул снег, повесил пальто на вешалку и, раскрасневшийся от мороза, сел на свое законное место во главе стола.

Вся семья была в сборе, и он чувствовал себя уверенным и сильным. А свет из его окон струился на падающий снег, на тротуар, на улицы, заливал весь район, и весь город, и, если хотите знать, всю землю. Ганусек чувствовал себя прекрасно. И у всех, кто видел его довольное лицо, разгорался в глазах огонек радости.

Перевела с чешского И. Сыркова.

Мирослав Слах ВСТРЕЧА В ГРАЦЕ

— Значит, договорились? — Высокий седовласый мужчина встал, протянул мне руку и улыбнулся. Взгляд серых глаз прямой, твердый и доброжелательный. — Если в Австрии возникнут какие-нибудь проблемы, звоните: в Вене — по первому телефону, в Граце — по второму.

— Не понимаю, о чем вы. Ни в Египте, ни в Индии, ни в Гане у нас не было никаких проблем, кроме сугубо медицинских, конечно.

— Там не было, а в Граце могут быть, как когда-то в Малой крепости, — сказал он серьезно. — Но об этом прошлом вы расскажете на суде. А главное, помните, что процесс привлечет внимание неофашистов и бывших эсэсовцев.

— Показания будут давать десятки свидетелей из Чехословакии и других стран.

— Да, но только один из них — доктор Горский, признанный эпидемиолог, чьи показания могут придать всему процессу совсем иное звучание.

— Вы преувеличиваете, товарищ полковник.

— Нисколько, и вы это знаете.

— Я буду говорить правду, — сухо сказал я.

— Вот и прекрасно, — улыбнулся он довольно. — Если только суд вам это позволит.

Выходя из здания министерства внутренних дел, я чувствовал, что у меня появился не просто новый знакомый, но и хороший друг.

* * *

Вот уже много лет я занимаюсь проблемой сыпного тифа. Люблю свою работу, горжусь ею и дело свое привык делать честно. В медицине вообще нельзя по-другому, а уж в эпидемиологии тем более: за любую халтуру здесь приходится расплачиваться сторицей.

В Малой крепости в Терезине пятнистую лихорадку называли попросту «пятном». Ее возбудитель находится в желудочном тракте платяной вши, и повальная эпидемия распространяется мгновенно, особенно во время войны, в грязи концлагерей и лагерей военнопленных. Стоило раздавить вошь и расчесать ранку, как через пару дней вспыхивал новый очаг сыпняка. И тех, кого не истребили карательные отряды, Йокл, Ройко и Шмидт, кого миновали пуля и виселица, добивал сыпной тиф. И не только в Малой крепости: в конце войны эпидемия должна была охватить всю Чехию.

Вот почему в своей видавшей виды, потрепанной «шкоде» я оказался сейчас на трассе Вена — Зиммеринг — Грац, на серпантине, стремительно спускавшемся в долину реки Мур. По этой дороге через Брук я доберусь до самого Граца.

— Если вы выступите на суде против обершарфюрера СС Штефана Ройко, вам же будет хуже, — услышал я сегодня ночью по телефону. — И учтите, может случиться так, что вы вовсе не вернетесь в Чехословакию, — добавил незнакомый бесстрастный голос.

* * *

Приехав в Вену, я, как обычно, остановился в тихой чистенькой гостинице «Конгрессхаус» на углу Маргаретенштрассе, недалеко от центра города. Здесь у нас проходило несколько медицинских симпозиумов, а в позапрошлом году я и сам выступал тут с докладом. В отеле есть удобный, оборудованный по последнему слову техники конференц-зал и небольшое, по-домашнему уютное кафе с отличной австрийской кухней, а врачи, как известно, большие гурманы.