Направить в гестапо - [51]

Два часа спустя мы все еще играли — так увлеченно, что было почти невыносимо покидать стол даже на то время, чтобы сходить в туалет. Фрау Дрейер продолжала спать.

Игру нарушил нетерпеливый стук в дверь. Барселона пошел открыть, перед ним предстали двое людей в форме СД с автоматами.

— Хайль Гитлер! — сурово приветствовали они его. — У вас Эмилия Дрейер?

При звуке своего имени старушка проснулась. И заспанная, заковыляла к ним.

— Это машина за мной?

— Да, фрау. За вами. Собирайте вещи и пошли. Отвезем вас в Фульсбюттель.

— Фульсбюттель? — Она заколебалась. — Но я не хочу в Фульсбюттель. Я хочу домой.

Один из конвоиров засмеялся.

— А разве мы все не хотим?

— Но герр Билерт сказал…

— Герр Билерт сказал, что пришлет за вами машину, вот она подана. И в ней мы поедем на приятную прогулку в Фульсбюттель. Так что будьте умницей и пошевеливайтесь. Не хочу, чтобы пришлось применять силу к женщине, годящейся мне в бабушки.

И тут фрау Дрейер впервые начала смутно догадываться об истинном положении вещей. Дрожа, повернулась к Старику и протянула руки.

— Герр фельдфебель…

— Да хранит вас Бог, — сказал Старик, очень тихо и словно бы стыдясь себя. — Поезжайте с ними, фрау Дрейер. Вы ничего не можете поделать. Никто из нас ничего не может поделать.

— Да, конечно, — неуверенно произнесла она.

Старушка беспомощно постояла с минуту, ее морщинистое, старческое лицо дрожало. Мы подали ей пальто и сумочку, и она молча пошла за конвоирами. На одной туфле у нее развязался шнурок, толстые вязаные чулки сморщились на лодыжках. Массивная дверь лязгнула за ней. Мы услышали лязг и других дверей — арестованных выводили из камер. Их вели во двор и вталкивали в большие зеленые фургоны, которые повезут всех в Фульсбюттель.

В одном из них сидела старушка, даже теперь неспособная понять, какое преступление совершила.

В караульном помещении все молчали и прятали друг от друга глаза. Мы стыдились себя и своих мундиров.

Вскоре Малыш вышел в коридор. По-прежнему молча. Мы равнодушно вернулись к картам, но не успели их раздать, как Малыш вернулся.

— Крюге дал дуба в камере! — взволнованно выпалил он. — Повесился на подтяжках!

Напряжение спало. Мы толпой пошли по коридору, чтобы посмотреть. Крюге покачивался под потолком, словно уродливая тряпичная кукла. Лицо его посинело, раздулось, выкаченные глаза безжизненно смотрели на нас. Шея казалась невероятно длинной. Под ним на полу валялось его кепи.

— Это лучшее, что он мог сделать, — сказал Барселона.

Мы бесстрастно смотрели на покачивающийся труп.

— Нечего жалеть эту крысу, — заявил Малыш.

Не думаю, что кто-то жалел. Даже Штеге не пытался сказать что-то в его защиту.

— Придется внести это в рапорт, — сказал Старик. — Иначе неприятностей не оберешься.

Все пошли обратно в караульное помещение. Старик сел за свой стол и взял ручку, а мы с большим удовольствием вернулись к прерванной игре в карты.

— Жаль, что у него не хватило благопристойности подождать, пока он не окажется в Фульсбюттеле, — сказал Порта, быстро тасуя колоду под нашими пристальными взглядами. — Что поделаешь, некоторые люди бестактны от природы.

V. Порта и эсэсовец

Оба они были прохиндейными дельцами, рожденными для того, чтобы постоянно попадать в неприятности и всякий раз из них выпутываться, уважающими вероломство и хитрость другого, даже когда старались надуть друг друга. Крали все что попадалось под руку и продавали все что можно — от женщин до стреляных гильз.

Водитель эсэсовец покачал на ладони сигарету, — задумчиво глядя на нее. Потом поднес к ноздрям и недоверчиво понюхал.

— По-моему, ты грязный обманщик, — заявил наконец он. — Разорви ее, чтобы я увидел собственными глазами.

— Сомневаешься в моих словах? — надменно спросил Порта. — Раз я говорю, что в каждой сигарете есть опиум, значит, есть в каждой.

И с презрением плюнул на эсэсовский флажок, развевавшийся на большом сером «мерседесе». Водитель немедленно отплатил той же монетой, харкнув в сторону памятника солдатам, сложившим головы в Первую мировую войну.

Закончив этот обмен формальностями, они вернулись к делу.

— У меня есть неплохая партия автопокрышек, — предложил эсэсовец. — Как раз по твоей части — только вот их сейчас ищут.

— И тебя тоже, — ответил Порта. — Ставлю пять марок против щепотки грязи, в один прекрасный день ты попадешь к нам.

Эсэсовец равнодушно пожал плечами.

— Приходится рисковать, — лаконично сказал он. — Если интересуешься, могу дать адрес отличного кабаре.

— Кабаре я знаю много.

— Не таких, как это. И не поблизости. И не с голыми красотками.

Порта облизнул губы. На скулах его выступил яркий румянец.

— С совершенно голыми?

— Почти что. Туфельки, чулки, подвязки, пояса — в самый раз, чтобы завестись. Претензий быть не может, так ведь?

Порта поскреб пальцами горло.

— А можно их снять, скажем, на вечерок?

— Почему же нет?

Они подались друг к другу и начали обсуждать условия.

Лейтенанта Ольсена совершенно неожиданно арестовали. Обвинили в связи с группой попавших под подозрение офицеров и в произнесении дискредитирующих фюрера слов. Впоследствии мы узнали, что донесла на него жена.

Утром за ним явились двое рядовых и лейтенант из полиции вермахта; они тихо проскользнули в лагерь так крадучись, что тут же привлекли к себе внимание. Несомненно, целью их было взять Ольсена с минимумом суматохи и увести до того, как потребуется отвечать на многочисленные вопросы, но мы, к счастью, узнали об их появлении и смогли предупредить оберста Хинку. Поделать почти ничего было нельзя, но по крайней мере мы могли устроить хорошую бучу. Некоторых офицеров мы бы с радостью увидели арестованными, но лейтенант Ольсен не принадлежал к их числу. Он командовал ротой больше двух лет, служил в полку с тридцать восьмого года, и мы не собирались безучастно стоять, глядя, как его уводят.