Наполеоновские войны - [29]

Аустерлицкое сражение

Умение добиваться военного успеха напрямую было связано с искусством почти мгновенного расчета. Наполеон же, как внимательный и опытный шахматист, безусловно, рассчитывал свои возможные ходы и почти молниеносно реагировал на все действия своего противника, а вот противник допустил ряд явных оплошностей и грубых ошибок. При этом французский полководец постарался проникнуть в мысли своего противника – ставил себя на его место, учитывал его психологию, и это ему во многом удалось. Удалось заметить до очевидности простую комбинацию, которая могла вовлечь противника в явный грубый просчет или сбить с толку. При этом он проявил завидное терпение, заманивая русских в ловушку. Конечно, трудно заглянуть или проникнуть в тогдашние мысли Наполеона, как и любого человека (наивно пытаться вынести безапелляционный приговор путем постижения светом «научного разума» непроглядной бездны), но ясно, что от момента рождения и развития его замысла до его конечной реализации отделяло большое расстояние. Хотя возможно, что французский полководец задолго до всем известного события наметил удобную для него позицию под Аустерлицем, но окончательно выбрал место генерального сражения все же случай или стечение обстоятельств. Случай же, как известно, играет на войне очень большую роль.

Как свидетельствуют источники, приведенные в монографии О. В. Соколова, Наполеон по генеральной диспозиции, подписанной им вечером 19 ноября (1 декабря) 1805 г., то есть буквально накануне сражения, намеревался нанести главный удар не в центре (как имело место), а по северному флангу войск Кутузова и соответственно этому были сконцентрированы его силы[54]. Он сознательно отдал союзникам Праценское плато (доминирующую над всей равниной возвышенность в центре позиции) и первоначально решил, по–видимому, нанести удар в направлении правого фланга противника, чтобы сбить его с дороги Брюнн – Ольмиц, лишить коммуникаций с тылом и затем попытаться окружить его войска в районе Праценской высоты или же заставить отступать в любом направлении на юг или запад, что поставило бы армию Кутузова в почти катастрофическое положение. Лишь передвижения русских войск ночью 20 ноября (2 декабря) заставили Наполеона устными распоряжениями изменить дислокацию своих войск и направить на свой правый фланг часть сил для противодействия русским.

Замысел же союзников являл полную противоположность наполеоновскому, но был более легковесным. Об этом можно судить по диспозиции, разработанной генералом Вейротером и утвержденной Александром I. Вейротер исходил из того, что французы, имея в строю всего 40 – 50 тыс. человек, будут оставаться абсолютно пассивными и полностью предоставят инициативу союзникам. Поэтому предполагалась, что войска П. И. Багратиона и И. Лихтенштейна на правом фланге скуют силы Наполеона, а основной удар нанесут четыре колонны (55 тыс. человек) с Праценских высот против левого фланга в районе Кобельниц – Сокольниц – Тельниц, а затем эти четыре колонны начнут согласованное движение в северном направлении в район Беллавиц – Шпаниц. Русская гвардия же оставалась в качестве резерва. В диспозиции ничего не говорилось о целях, к которым должна стремиться армия в случае развития успеха, лишь только можно предположить, что войска четырех колонн после выполнения первой задачи совершат десятиверстное обходное движение (конечно, соблюдая при этом равнение на головы колонн), зайдут во фланг неприятельской позиции и перережут Наполеону дорогу на Брюнн (заодно и на Вену), даже в одной из копий содержалась оговорка «о преследовании неприятеля в горы», а при успешном завершении дня Главная квартира должна была расположиться за г. Брюнном[55]. То есть все–таки предполагалось поражение Великой армии (только до какой степени?). Парадоксален другой факт – армия Кутузова действовала в центре союзной Австрийской империи, но у командования не имелось каких–либо достоверных агентурных или разведывательных сведений о Великой армии, а о замыслах противника судил крайне самоуверенный выскочка Вейротер, уже составлявший диспозиции сражений при Арколе и Гогенлиндене, то есть для дел, с треском уже проигранных австрийцами. Военному человеку это очень сложно понять с точки зрения логики. Факт предательства или злого умысла со стороны Вейротера не находит подтверждения в источниках. Хотя абсолютно непонятно, как он вырвался на первые роли, как такому схоласту во многом доверили судьбу армии или почему военачальники (опытных людей все же было много и среди русских и австрийских генералов) не смогли ограничить его влияние. Можно лишь с большим трудом попытаться объяснить сложившуюся ситуацию политическими, придворными и карьерными моментами, ведущими свое начало как от русского, так и австрийского дворов.

Вызывает особый интерес – каким образом эта диспозиция была доведена до начальствующего состава союзных войск! Высшие военачальники были собраны непосредственно перед сражением у Кутузова примерно в два часа ночи 20 ноября (2 декабря). Вейротер зачитал русским генералам (Ф. Ф. Буксгевдену, Д. С. Дохторову, М. А. Милорадовичу, И. Я. Пржибышевскому, А. Ф. Ланжерону, отсутствовал Багратион) диспозицию по–немецки. Правда, там находились и австрийские генералы. Если же рассматривать русских военачальников, то только Буксгевден являлся прибалтийским немцем, но если верить мемуарам Ланжерона, а это один из немногих источников об этом совещании высшего состава, вряд ли даже он понимал, о чем докладывал Вейротер, остальные тем более, так как для них немецкий язык не являлся родным. Кутузов, задремавший во время чтения, «совсем заснул», а, проснувшись, около трех часов ночи отпустил генералов поспать. После чего диспозиция за ночь была переведена К. Ф. Толем на русский язык, размножена рукописным способом, а роздана русским генералам в ограниченном количестве экземпляров лишь к 6 – 8 часам утра (по разным источникам) в день сражения. Фактически командный состав не имел времени не только осмыслить, но и ознакомиться с ее основными положениями, ведь начало движения колонн по диспозиции было назначено на 7 часов утра.