Наполеон - [159]

Хорошо! (Всеобщий громкий смех). Венгры только того и ждут, чтобы подняться против австрияков. Вы ведь знаете, что венгры и австрияки — это как огонь и вода, как... как наш император и полковник Кемпбелл! И вот венгры уже восстали и присоединились к нам. Ну что? (В этот момент раздался такой шум, будто поднялся бунт). Наша армия разрастается, продвигаясь вверх по Дунаю. Хорошо! Но это ещё не всё. Польская армия, как родная сестра нашей армии, движется маршем из Варшавы — навстречу с нами. По сигналу обе армии соединяются у стен Вены. Хорошо! Вена окружена, она в осаде. Она пала — и вот она опять наша. Хорошо! А от столицы Австрии до Парижа мы дорогу знаем — найдём её с завязанными глазами. Хорошо! И вот мы в Париже. Господа из Тюильри сматываются, а жители Парижа кричат: «Да здравствует император!» ВОТ ТАК!»

После триумфального завершения этой невообразимой блистательной военной кампании среди гвардейцев поднялся такой шум, что дежурному лейтенанту пришлось зайти в караульную и сделать им строгое замечание. На Пона монолог капрала произвёл такое впечатление, что он поведал о нём Наполеону. Император послал за Джуалини и попросил его в деталях изложить свой проект. Вначале Джуалини боялся и слово вымолвить, но потом, когда Бертран налил ему вина, а Дрюо уверил в том, что его не посадят на гауптвахту, немного пришёл в себя. Со своей стороны Пон воспроизвёл один или два отрывка из его речи, но настолько плохо, что художественная натура капрала взяла верх над страхами, и он закатил настоящий спектакль. Наполеон был в восторге, веселился, как ребёнок в цирке, хвалил капрала. «Всё это чепуха, мой капрал, — сказал он. — Нам прекрасно и здесь. Но это — хорошо!»

Императору запомнился этот проект, а «Хорошо!» стало во дворце модным словечком.

Наполеон послал Пону в Рио строгий приказ относительно судов, и тот, наняв три судна водоизмещением по восемьдесят тонн, направил их вокруг острова в Портоферрайо.

Затем Наполеон осмотрел новый «разборный дом», который месье Бюрри спроектировал и построил для него. Маленький домик мог быть собран и установлен за два часа, разобран на составные части, сложен и перевезён в любое место «с удивительной лёгкостью». Император был очень доволен.

В тот же самый день торговец маслом месье Матта написал в своём рапорте, что бегство императора с острова ожидается в марте. Солдатам роздали по новой паре башмаков.

22-го числа Наполеон написал гранд-маршалу:

«Завтра проследи за тем, чтобы мэр и месье Ломбарди заключили контракт на постройку рейда в Лонгоне. Выделяемая на это сумма не должна превышать 2500 франков. Пусть они укажут, сколько им потребно чёрного пороха, и я им выделю.

Наполеон.

P.S. Пусть они также подготовят контракт на изготовление трёх маленьких мостиков или же трёх декоративных пролётов на дороге в Лонгоне, чуть ниже деревни Каполивери».

«О, Боже!» — пробормотал генерал Бертран.

Как же так? Наполеон одновременно отдавал такие противоречивые приказания. Некоторые усматривают в этом чётко разработанную систему маскировки своих намерений, ведь даже Бертран находился в неведении и занимался тем, что нанимал лошадей и заключал контракты, в то время как военные приказы поступали непосредственно Дрюо.

Правда, видимо, заключалась в том, что в этот момент Наполеон ещё не принял окончательного решения. В нем как будто боролись два человека. Доведённый до крайности несправедливостью и трагическими обстоятельствами, он, что называется, встал в позу, подобно кобре, принявшей устрашающий вид. Но успокоить его можно было легко. Он походил на оскорблённого человека, который уже подал исковое заявление в суд и привёл всю громоздкую машину Судопроизводства в действие, но в глубине души всё ещё надеялся на полюбовное разрешение конфликта. Даже теперь надменный монарх из Вены, высокомерный Кук или величавый лорд Каслри и граф Меттерних могли бы уберечь мир от многих бед, если бы направили Наполеону дипломатично составленное письмо следующего содержания: «Ранее был допущен ряд ошибок, но начиная с сегодняшнего дня все пункты договора будут неукоснительно выполняться. Денежные средства, гарантированные договором, уже отправлены. Кроме того, нам представляется необходимым сообщить, что императрица и её сын находятся на пути к императору на Эльбу. Им предоставлена надлежащая охрана и оказываются все должные знаки внимания». Безусловно, Наполеон принял бы такие известия с чувством благодарности и отказался от своих намерений покинуть остров. Все военные приготовления могли бы быть приостановлены. Может быть, это и вызвало бы возмущение и недовольство среди отчаянных вояк и гвардейцев. Но ведь он уже отпустил с острова всех тех, кто желал поехать домой — он мог спокойно обойтись и без них. Как и Дрюо, многие офицеры были влюблены в местных жительниц и не горели желанием сражаться. Бертран тоже ничего не хотел, кроме спокойной семейной жизни.

Полина стала постепенно понимать, что существует ещё одна крупная проблема, занимающая все мысли императора. 22-го числа, ужиная с матерью и сестрой, Наполеон не сказал ни слова. Мать была спокойна и невозмутимо величественна. Полина, возбуждённая от прогулки и наблюдений за работами в порту, за ужином тем не менее тоже молчала. Потом сели за карты, Наполеон играл без всякого энтузиазма, хмурился, пожимал правым плечом и даже не спорил, когда мадам Мер объявила, что он мошенничает. «В любом случае, — парировал он, — я должен вам двадцать франков», — и тут же заплатил. Он рано поднялся из-за стола, сел к фортепьяно и, как обычно, взял четырнадцать нот Гайдна. Он проводил мадам Мер до экипажа и вернулся назад, к Полине. Желая ему спокойной ночи, она поцеловала его и опять прошептала на ухо пароль: