Наполеон - [145]
Все рассмеялись. Но Марию Валевскую встревожили рассказы Наполеона, и лёгкое предчувствие беды омрачило её настроение. Он внезапно взглянул на неё, улыбнулся своей мальчишеской улыбкой и приложил руку к сердцу. Она прикоснулась к букетику, и все сомнения были забыты.
Марии и Эмилии отвели комнаты в жилище отшельника. Наполеон расположился на ночлег в палатке. Потом они решили прогуляться к краю плато.
Они остановились под каштаном, откуда открывался чудесный вид. Залитый серебристым светом остров напоминал дорогое украшение на синем бархатном платке. Только свет маяка в Портоферрайо мог соперничать с ослепительным светом звёздного неба.
— Дорогая Мария, тебе нравится моё королевство?
— Это очень милое маленькое королевство, Наполеон.
Он усмехнулся:
— Да, лучше не скажешь. Повернись-ка к свету. Я хочу взглянуть на тебя. Да, прекрасна, как и раньше. Ты совсем такая же. А я изменился, как по-твоему?
— Ты потолстел, Наполеон. Но ты очень хорош. Для меня ты тот же самый. — Она любовно похлопала императора по животу. Потом перевела взгляд на его правую руку и спросила: — Ты носишь моё кольцо?
— Да, Мария. Мы никогда не должны были разлучаться, никогда, — Он обнял её.
Козы своим блеянием разбудили всех очень рано, но женщины сразу же заснули опять. Наполеон и Александр поднялись почти одновременно. Мальчик побежал болтать с конюхами, а император начал диктовать Перезу одно из своих распоряжений Бертрану: «Месье Бертран, напиши княжне Полине, что я получил её письма из Неаполя. Скажи ей, что я оскорблён тем, что некоторые из них были вскрыты. Как будто я заключённый. Я считаю это смехотворным и оскорбительным».
После завтрака он учил Александра ездить на лошади и петь «Марсельезу». Александр был красивым живым мальчиком, и отец был страшно горд и доволен им.
После обеда вместе с Марией он взобрался на вершину горы. День был жарким и ясным, но в расщелинах клубился туман, и вершина горы утопала в облаках. Из страны залитых солнцем вересковых зарослей и весёлого жужжания пчёл они попали в мир промозглого белого безмолвия. Но ветер с запада прогнал облако, и они увидели скалистую Корсику — родной остров императора. Горы казались чёрными. Солнце находилось позади них.
— Там я родился, Мария, — просто сказал он. — В Аяччо. На другой стороне острова. Жаль, что я не могу тебе показать этот город.
Он привёл её к небольшому округлому камню.
— Как Юнона и Юпитер[47], мы будем взирать отсюда на грешную землю, — он усадил её на камень, поклонился и поцеловал ей руку. — Скажи, а ты меня всё ещё любишь?
— Ты знаешь, что люблю. Почему ты не принял меня в Фонтенбло?
— Ох, моя дорогая. Той ночью у меня было столько проблем, а утром я попросил тебя позвать, но ты уже ушла. Извини, пожалуйста, — ответил он и нахмурился.
Они смотрели на восток. Перед ними расстилалась вся Эльба, за ней узкая полоска моря и побережье Италии.
Наконец она мягко спросила:
— Ты счастлив здесь, Наполеон?
— Я должен быть счастлив, — ответил он. — Но они плохо со мной обращаются. У меня нет ни жены, ни ребёнка, ни компании, ни денег.
Она страстно хотела сказать: «Я составлю тебе компанию и, если захочешь, рожу тебе ещё одного ребёнка». Но момент был очень серьёзным, и она не посмела.
— Я мог бы быть счастлив, если бы завершил начатое дело, — продолжал он. — Если бы у меня было ещё двадцать лет, ты бы увидела меня во главе объединённой Европы. Мария, это было бы великое государство, союз всех наций, живущих в мире и согласии. Без войны нет мира. Но мне этого не дали сделать. Я погибший человек.
Она сжала его руку:
— Ты не должен так говорить, Наполеон.
— Но это правда, милая Мария.
— И ты никогда не вернёшься во Францию? — взволнованно спросила она.
— Нет, Мария. Слишком поздно. Весь мир против меня, а сила у него есть. Я должен умереть здесь, если они мне позволят.
Грозный Юпитер, он презрительным оком окинул дальний мир, который от него отвернулся.
Мария с благодарностью в сердце вознесла молитву Господу за эти слова. Она ждала от него приглашения остаться с ним навсегда, но вместо этого он продолжал ей изливать душу.
— Через двадцать лет, — размышлял он вслух, — я мог бы изменить лицо Франции и Европы. Я бы показал им разницу между конституционной императорской и самодержавной королевской властью во Франции. Все короли думают только о себе, о своих сыновьях и никогда о простых людях, никогда о будущем. Они живут только настоящим. Возьмём, например, Париж. Если бы за последние тысячу лет в Париже тратили на постройку каменных зданий те деньги, которые были выброшены на деревянные, обтянутые расписной материей строения, услаждающие королевские вкусы, Париж был бы одним из чудес света.
