Напиши себе некролог - [7]

— А-а, господин на побегушках, — нагло улыбнулся Жупиков-старший. — Заходи, заходи. Сегодня-то чайку с нами выпьешь?

— Я пришел принести извинения…

— Засунь их куда подальше! — вскочил младший из Жупиковых.

Но отец опять его осадил:

— Цыц! Говорю здесь один я. Продолжай, мусье на посылках.

— Вы свободны, можете ехать домой.

— Сперва чай допьем. А ты, раз чай не хочешь, пшел вон отсюда, — махнул Яблочкову мазурик. Однако, когда открыл дверь, вдруг его остановил. — Нет, постой. Ну-ка, обернись. Обернись, говорю! Посмотри-ка на нас и хорошенько запомни. И если опять перейдешь нам дорогу, пойдешь пешком в тайгу соболей там гонять.

Выйдя из камеры, Яблочков вытер пот со лба. Его трясло. Он с трудом сумел сдержать себя во время унизительного разговора. Как же ему хотелось выхватить ремингтон и разрядить в негодяев барабан.

— Эй, начальник, дай закурить, — услышал он голос из соседней камеры. Голос был ему знаком — Захарка.

Арсений Иванович позвал городового и велел впустить его и в эту камеру:

— На, — протянул он папиросу подследственному.

— Спасибо. Ой, простите, благодарю! Ошибся с непривычки.

— Уже научили?[12]— понял Арсений Иванович. — Осваиваешься, значит?

— Что поделать? Видать, на роду так мне написано: без вины пострадать…

— Почему без вины? Ты кругом виноват.

— Не я! Жид! Кабы с дачи не вернулся, все бы по-другому в моей жизни пошло.

— А зачем ты Жупиковых выгораживаешь?

— Начальник ваш велел. Сказал, так срок поменьше дадут. И отправят поближе. И не в Иркутскую губернию, как вы грозились, а в Томскую или Тобольскую. А Иван Иваныч… то есть Африкан Семеныч, пообещали-с, что не пешком пойду, а на телеге поеду. Ноги-то, чай, не казенные.

Яблочков вздохнул, дал про запас Захарке еще парочку папирос и вернулся за рабочий стол. Сложил аккуратно в стопку ожидавшие дела, вытащил из ящика чистый лист, обмакнул в чернильницу перо…

Отец умер, когда Арсений и две его старшие сестры были еще маленькими. Матушка с трудом растила их на скромную пенсию. Сестры получились одна другой краше и потому, хоть и бесприданницы, удачно вышли замуж.

В уездной гимназии Арсений был первым учеником, но мечтам его о дальнейшей учебе не суждено было сбыться — матушка скоропостижно почила в бозе. Изучив состояние дел, в наследство Арсений Иванович вступать не стал, чтобы не путаться в долгах по гроб жизни. Однако из родного городка ему пришлось уехать — матушкины кредиторы были весьма недовольны таким его решением.

Начались поиски места. Вчерашнего гимназиста, хотя бы и с медалью, брали лишь на самые жалкие должности. Каким-то чудом в одном из уездных городков Рязанской губернии Арсению Ивановичу удалось устроиться в гимназию преподавателем латыни. Увы, здесь его ожидало фиаско — воспринять вчерашнего ровесника учителем гимназисты не пожелали, на занятиях у Яблочкова вечно стоял гвалт, после первой инспекторской проверки его из гимназии попросили. Зато в другом городишке приняли на должность судебного следователя. И сия служба сперва показалась Арсению Ивановичу синекурой — даже мелкие преступления, вроде поножовщины, случались в том городке редко, а про грабежи с убийствами там и не слыхивали. Однако непосредственный начальник — местный прокурор — оказался любителем заложить за воротник. Он вполне искренне считал, что главной обязанностью его подчиненных является составить ему в этом компанию. Возлияния в присутствии начинались с утра, а заканчивались поздно вечером дома у прокурора непременным ликерчиком после ужина. Даже в неприсутственные дни от выпивки не удавалось отвертеться — Яблочкова обязательно приглашали к обеду и, пока прокурор не напьется, не отпускали.

Через полгода Арсений Иванович заметил, что по утрам у него дрожат руки, унять которые удавалось только стопкой. И решил, что с него хватит.

— Жаль, очень жаль, — посетовал прокурор, — у вас выдающиеся способности. Я-то после ликерчика сразу на боковую, а вы еще до квартиры умудряетесь добрести.

На сей раз Арсений Иванович решил попытать счастья в губернском городе. Приехав в Рязань, в первый же вечер отправился в театр. Давным-давно, когда гостили тут с матушкой, они тоже его посетили, и Яблочков забыть не мог, какое оглушительное впечатление произвел на него спектакль. На этот раз давали «Доходное место». И пьеса, и сам спектакль настолько понравились Арсению, что, обнаружив утром объявление в газете: «Известный антрепренер Сковородин объявляет набор господ актеров на новый сезон», он отправился по указанному адресу.

— Какой красавчик! — воскликнула, увидев его, прима труппы Колотыгина.

Сковородин, пожилой сутулый трагик с орлиным носом, скривился:

— Где вы играли раньше, молодой человек?

— Нигде, — честно признался Яблочков.

— Боже, какой баритон, — сложились от восхищения ладошки у Колотыгиной. — Прирожденный герой-любовник.

— Не подходит, нет опыта, — гнул свое антрепренер.

— Сама всему научу.

— Не сомневаюсь, — пробурчал Сковородин.

«Репетировать» — так Колотыгина называла кувырки в ее кровати — она была готова целыми сутками, Арсений за первый месяц своего актерства восемь фунтов потерял. Труппа часто переезжала из города в город, потому что состав ее был слабым и представления частенько заканчивались свистом.