Напарник - [3]

Харисов схватился за поручни и заскулил от боли в пальцах. Надавил плечом. Дверь неожиданно легко подалась. Лицо старшего мгновенно переменилось от заскорузлой неприязни узнавания к растерянности:

— Леха?

Парень облегченно выдохнул, повалился вперед и старший втащил его внутрь.

— А я думал, ты на очке завис!

— На каком очке?

Зубы Харисова стучали.

— В туалете! Турк туда, а ты молчок! Думал, расстроился камбалой!

— Какой камбалой, блин горелый! Тормоза у вагона полетели! А тут закрыто! Валенок на хрен потерял! — Леха заковылял через операторскую и кухню в купе. — Ты, что не видел, что я отстал? — Он выругался, отвел душу.

— Дак я только встал! А че ты туалет закрыл?

— Ничего я не закрывал!

Парень распахнул рундук и поискал в рюкзаке водку. Его колотила мелкая дрожь.

— Растереть? — спросил Калинин.

— Не надо. Сам! — процедил Харисов. В нем крепла злость на старого: все в том же спортивном костюмчике и стоптанных тапчонках, словно ничего не произошло.

— А кто ж там? — пробормотал Калинин, и покосолапил за отмычкой для дверей секции.

Он повернул ключ в туалет. Тут же на механика вывалилось что–то огромное, придавило к стене и опалило смрадным дыханием. Старший задохнулся от ужаса. Человек! В шапке с опущенными клапанами и в ватнике. Лица не разобрать. Не лицо, а маска, обожженная морозом до кирпичной красноты. По ней грибной россыпью бугрились пятна. Загнанные, воспаленные глаза горели страхом и злобой.

— Ты кто? — прохрипел Калинин и поморщился от колющей боли в кадыке. Покосился вниз: заточка с деревянной ручкой и металлическим ободком. «Из рашпиля».

— Дай, чем рожу смазать! И пожрать! — прорычал незнакомец, и толкнул старшего в салон. Тот загремел головой о бельевой шкаф.

— Сколько вас тут? — спросил пассажир и увидел Леху.

Парень изумленно разинул рот.

— Двое…

— Смотри, если пи…ишь, башку отрежу! Двигай к нему!

Харисов петушиным взглядом смерил малорослого, но кряжистого мужика. У того было преимущество: мышцы парня окостенели на морозе, а тяжелая ночь измотала его. Словно угадав мысли механика, пассажир запихнул заточку за голенище и вынул из–за пазухи пистолет. Под гипнозом черного зрачка дула Леха пошел в салон.

Калинин, потирая лоб, протянул с полки флакончик с гусиным жиром.

— Не! Давай ты! — Гость сел на рундук и выставил пистолет в живот Калинину.

— Выстрелить может, — опасливо сказал старший.

— Может, — передразнил незнакомец.

Калинин поглядывал на оружие и бережно смазывал похожие на еловую корку коросты на лице пассажира, загнившие заушины, нос вареником. Мужик кряхтел от боли.

По ватнику, казенным рукавицам за потертым ремнем, кирзачам и короткой стрижке — мужик стянул шапку — Калинин угадал беглого. Вокруг полно лагерей.

Мужику было тридцать или сорок. Он с усилием выпростался из лямок тощего рюкзака, расстегнул ватник — салон затопила вонь пота и прелого белья — и откинулся на перегородку. «Рюкзак не снимал, на случай, если придется сматываться!» — угадал Леха.

— Ты тормоза оборвал? — спросил он.

— Тыкалку прикуси…

— Я из–за тебя чуть не сдох, — сердито сказал Леха. Усталость прибавляла отчаянности. Калинин поискал, куда сесть. Но пассажир не дал.

— Жрать неси!

— У нас вчерашняя перловка. Остальное готовить надо.

— Открой консервы. Эн зе. Смотри, сиганешь, я пацану башку разнесу. Пошел.

Спрыгнуть! — сквозануло в голове Калинина. Он представил малого наедине с зеком! Шмальнет, и отвечай за парня перед начальством, перед отцом. Откуда на секции посторонний? По инструкции на ремонтных работах присутствуют оба. А старший продрых: механик отстал, едва не замерз. А узнают из–за чего пересобачились…

— Что вошкаешься? — послышалось из коридора.

Едва не плача от досады, что так глупо влипли, что надо делиться с проходимцем лососем, печенью минтая — без печени обойдешься! — старший ножом вскрывал консервы.

Опытный реф, он сообразил. Беглый ждал у светофора, или ехал на платформе с лесом. Поезд стал. Зек рванул тормозной трос. Рассчитал: механика кликнут чинить. Выходит, человек бывалый. Про «эн зе», неприкосновенный запас, знает. Но пер на фарт. Иначе не спросил бы, сколько в бригаде. Раньше ездили по четыре–пять человек с кухаркой. Забился в теплый угол перевести дух. Где он взял пистолет? Кажись, во внутренних войсках как в армии пистолеты лишь офицерам положены…

Калинин слышал: в зонах распорядок армейский. Допустим, этот смотался в ночь. Утром на поверке его хватились. Значит, ищут. А лицо обмерзло: в тайге не один день?

Товарняк болтало. Калинин, растопырившись, как паук, понес завтрак.

Зек у купе посторонился и жадными глазами проводил еду.

— Быстрее! — торопил он парня. Тот вынул из рюкзака бутылку водки.

Беглец за секунду опустошил тарелку.

— Еще! И курить.

Калинин ушел за добавкой. Леха растер водкой стопы и натянул шерстяные носки.

— Плесни! — сказал беглый.

— Руки есть, сам лей! — Леха отодвинул железную кружку и бутылку.

— Ершистый! — мужик поморщился от боли в потрескавшихся губах. — Принеси еще две! — сказал он Калинину. — Окосею с мороза. Тут вы меня и… — он недобро хмыкнул.

Зек разлил поровну. Выпил. Умял добавку до крошки. Потом закурил «Опал» Калинина. Курил он, как и ел, жадно. Заплевал чинарик и опустил в ржавую консервную банку–пепельницу. Опустил, будто в копилку: привычка человека, никогда не жившего сыто, дорожить не только крошкой, но и табаком. Калинин выпил. Леха не стал.