Наоми - [49]

– Да ну, а так сразу и не скажешь! Особенно если будешь смотреть на тебя, то вообще мысли такие и в голову не придут, – со смехом вырвалось у него.

Лорд опустил свои руки из позиции сдающегося и невиновного и просто подошёл ко мне так близко, что, взяв меня за липкие, испорченные испытанием руки, он уткнулся своим посиневшим от постоянного пребывания в толщах воды ледяным лбом.

– Всего только восемь дверей открыто мною, а я уже выгляжу вот так. – Я попыталась вырвать свои запястья из его рук, чтобы описать и потрогать себя, но Лорд ещё сильнее сжал их. – Уже и так ясно, что всё мною испорчено. Я провалила свою миссию в совокупности испытаний, к чему продолжать?

– Наоми, ты должна все их пройти, иначе мы не выйдем отсюда. – Рассерженный всхлип сожаления вырвался изо рта Лорда в сопровождении с затхлым воздухом гниющего ила. – Что трудного было в последнем, что ты так серьёзно сдала мне позиции, хотя твоя воодушевлённая защита мне очень даже понравилась.

– Ах, Лорд, лучше отойдём от дверей подальше, а лучше давай сядем на наш шикарный испачканный коврик, и я всё тебе расскажу. – Молча со мной согласившись, Лорд плёлся позади, всё так же держа меня за руки. И я наконец-то почувствовала, что он не такой уж плохой, вернее в его поступках так много всего нелогичного, но не злого. Лорд всегда мне симпатизировал и давал много поблажек, если судить по тому, что он частично брал изменения от моих неудачных попыток на себя, превращаясь опять в человека. Хорошо хоть у него хватило ума, чтобы в один прекрасный момент прекратить это делать, иначе мы, правда, и могли бы застрять с ним в этой дыре, потому что на свои силы я уже давно не надеюсь.

– Наоми, Наоми, изо всех сил я хочу тебе помочь, но мои возможности не беспредельны. – Лорд завалился на коврик, как бесформенная масса, видимо, тоже изрядно устав от наших с ним совместных прогулок.

– Я знаю это, Лорд, я всё понимаю. – На выдохе я также ухнула на пол, пристроившись рядом с ним. В голову мне пришла странная мысль о том, что мой отросток, вырывающийся время от времени из спины, абсолютно не ощутим сейчас, и это, в принципе, плюс. – Понимаешь, Лорд, в последнем своём испытании я была тем, кем никогда не являлась в настоящей жизни, вернее тем, кем так и не смогла стать.

– И кем же, Наоми? – Лорд повернул голову, заглядывая в мои жёлтые напоминающие рептилию глаза, ища в них правду и откровения.

– Ребёнком, беззаветно любящим своих родителей. – Вздох разочарования коснулся моего изменившегося лица, искажая его ещё больше. – Я всегда была монстром и только им, а должна была быть дочерью. Знаешь, сколько всего я, оказывается, упустила? Ах, Лорд, как же ужасно, что лишь спустя столько времени я наконец-то поняла то, о чём говорила мне Мама.

– Лилиан без всякого пафоса есть Великая в своём роде, нам до неё расти и расти! Нет ничего плохого в том, что ты не сразу всё поняла. Истина приходит с годами, она постигается нами лишь с трудностями и лишениями. Очень редко появляются те, кто волей-неволей являются источником истины сами. Одной из них и была твоя Мать. Тебе нечего стыдиться и не о чем тут жалеть, всё ещё не потеряно, по крайней мере, у нас остаются ещё наша вера и надежда на светлое будущее, а они, как известно, всегда умирают последними!

– Я упустила всякий шанс вернуться к ней! – Крик вырвался из моей пасти, а шипение распространилось по комнате, заполняя, казалось, любой свободный уголок и без того мрачного, вызывающего ужас и страх помещения.

– Как знать, Наоми, может, не всё ещё и потеряно! – Лорд толкнул меня своим плечом в знак поддержки или просто для того, чтобы отвлечь от нагоняемых мрак в мою душу мыслей. – Расскажи мне о своём детстве, я хочу лучше тебя узнать.

– Думаешь, это серьёзно поможет нам выйти из этой уже опротивевшей мне комнате? – ответный толчок плечом был куда сильнее, чем первый, но Лорд не подал мне даже виду.

– Нет, но это поможет нам убить время и перевести дух перед следующим твоим испытанием.

– Тогда слушай, тебе вряд ли понравится то, что я тебе расскажу, но ты сам попросил меня об этом.

Я легла ровно, немного вытянувшись в длину. Закрыв свои глаза, я начала путешествие по забытым затворкам своей девичьей памяти, обнажая правду, которую так умело скрывала, скрывала не только от всех, скорее, я прятала её от себя любимой, чтобы не видеть то, во что я со временем себя превращала.

Первое, что я увидела, копаясь в сознании, меня, мягко сказать, потрясло. Не моё первое слово или шаги, не мамины жаркие объятия, не папина забота или шалости с дядями, а убийство, своё первое убийство, совершённое мной где-то в шесть лет, чётким фрагментом зависло в моей фильмотеке. Тогда я изрядно напакостила в часовне, что стоит у нас позади дома. Я часто вымещала зло именно на этом здании, считая, что оно лишнее на нашем участке. В этот раз я замазала икону и стены белой эмалью. Мама, конечно, всё позже оттёрла, но я была за это наказана. Меня заставили почему-то убираться на могиле тётушки Меган, при жизни которой меня ещё и в помине не было. Моё недовольство утихло при виде слабой травяной растительности у надгробья. Но Мама, очевидно зная об этом, настояла на том, чтобы я тщательно вымыла памятник, который частенько обгаживают птицы, садящиеся по вечерам на дерево ивы, растущее прям на могиле, а в завершении ещё и посадила цветы, если мне память не изменяет, то это должны были быть незабудки. Когда моё наказание вошло в заключительную фазу, а именно, посадку рассады, внезапно севшая на ветку ивы птица нагадила прямо на только что помытый мною памятник. Я сильно взбесилась от подобного действа, а ещё больше от того, что мне предстоит мыть этот памятник заново. Но внезапно вырвавшаяся из меня фраза «да чтоб ты сдохла безмозглая тварь» мгновенно умертвила птицу, которая, падая на тётушкину могилу, скатилась мне в ноги. Это был первый раз, когда я обнажила для всех мой ужасный талант. Я не могла превращаться, как мама, в фурию, не умела летать, мне не нужно было убивать для того, чтобы жить, и мой дар не был мне наказанием, и, возможно, от этого я так вольготно им пользовалась в будущем, лишая жизни людей. Ощущая себя такой важной и могущественной, шутка ли, я могла останавливать силой мысли любое бьющееся здоровое сердце, кроме маминого, конечно, говорю так, потому что пыталась, я забыла о главной своей составляющей – человечности и любви, с которой меня зачали родители. Ведь, честно сказать, если бы папа умер или так и остался бы Ангелом Смерти, то меня вовсе и не было бы на этой грешной земле.