Нанкин-род - [46]

– Вас нельзя обвинить в оптимизме!

– В тех случаях, когда дело касается Китая. В этой стране не торопятся. Здесь все живут так, как будто у каждого в запасе целая вечность. Здесь ценят привычки, а не реформы. Сонная нация!

– Европа говорит о пробуждающемся Китае.

– Детские страхи! Европа читает телеграммы о портовых забастовках и бьет тревогу. Но мы, живущие здесь, знаем цену этим волнениям. Несколько зерен риса, брошенных в грязную чашку; несколько голов, сброшенных с плеч, и – все будет по-старому…

– Я не симпатизирую революции, тем более большевистской, – сказала Агата, – и буду очень рада, если цивилизации удастся удержать здесь свои позиции.

– Смешно думать иначе! Восемьдесят лет мы тратим здесь энергию и капитал: строим фабрики, создаем города. Китай – наш вечный должник!

Из передней донесся шум. В кабинет вошел секретарь.

– Мисс Кун хочет вас видеть, сэр.

– Вы позволите? – обратился Бертон к Агате.

– Конечно.

Приход Фей обрадовал Бертона, не терпевшего серьезных разговоров. Комната наполнилась духами и легкомыслием.

– Я покинута, – весело гримасничая, объявила Фей. – Мой немецкий мальчик бросил меня ради каких-то красавиц из собачьего племени. Я нуждаюсь в срочном утешении…

Бертон с удовольствием смотрел на оригинальную китаянку.

– Я не вижу ничего мокрого, – удивилась Фей. – Разве бой не успел еще принести?

– Мы с консулом вели сухой разговор, – пошутила Агата.

– Тем более, – воскликнула Фей. – Кто же в наши дни разговаривает без коктейля?

– Бой! – радостно позвал Бертон.

– А что вы можете предложить? – поинтересовалась Фей.

– Все, что хотите.

– Я хочу что-нибудь соответствующее моему настроению.

– Разве коктейль должен соответствовать настроению?

– Еще бы! После ссоры не та же жажда, что после сентиментального рандеву. Пить в саду при луне – это совсем другое, чем пить в комнате при электричестве!

– Целая теория!

– А вы думали! Сейчас я бы выпила «New Alexandra». Это располагает к дружбе.

– Скажите, из чего он составляется – и бой приготовит, – засуетился Бертон.

– Стакан русской горькой, полстакана коньяку, стакан «creme de ca-cao» и столовая ложка свежих сливок.

– Чудесная смесь! – воскликнул Бертон. – Я чувствую, что знакомство с вами расширит мое образование.

Бертон с увлечением передал бою полученный рецепт. Испорченный подросток с коротко остриженной волчьей головой и мальчишескими манерами очаровывал консула своей изощренностью.

– У вас необычайно веселые духи, – сказал Бертон, подходя к Фей.

– Когда я заказывала их в Париже, я просила выразить запахом мою сущность.

Агата с любопытством наблюдала триумфальный въезд Фей в консульское сердце.

Спарк несколько часов блуждал в путаных закоулках Чапея. Немытые ребятишки ползали по земле, забиваясь в глиняные щели и снова выползая наружу. Сосредоточенные псы вели на буксире слепых стариков, медленно шагавших за четвероногими проводниками.

Улицы жужжали сигналами бродячих цирюльников, перекликались звонками рикш, клокотали водой кипящих котлов, в которых плавали ушастые свиные головы.

Дома были одинаковы. Глина. Грязь. Битая черепица. У дверей – лысые старухи с черными ртами.

Низкорослые ослики тащили скарб буддийских монахов, заполнявших развевающимися мантиями незначительное пространство между домами.

Темные переулки тянулись траншеями, заваленными крошевом тел. У этих безрадостных кварталов было страшное лицо нищеты, вплотную прильнувшее к нарядным улицам сеттльмента.

Непостижимое соседство лачуг, до потолка наполненных порохом горечи, навевало тревожные мысли.

Спарку почудилось, что он ступает по руслам пересохших каналов, обступивших со всех сторон европейскую часть Шанхая. Ему казалось, что он идет по отмели, обнаженной отливом, тинистой, липкой, полной отбросов и влажных запахов. Море ушло куда-то, его не было видно, но каждую минуту оно могло нагрянуть, и тогда пересохшие каналы вздуются от воды, и кто знает, не захлебнется ли в волнах беспечное благополучие сеттльмента!?

В раскрытые двери мастерских было видно, как внутри склонялись над работой резчики, сапожники, паяльщики, кузнецы.

Странный скрежет привлек внимание Спарка. Он заглянул во двор. Навалившись грудью на длинный шест, двое молодых китайцев, идя по кругу, вертели тяжелый жернов. Это он скрипел каменными зубами, перемалывая засыпанное зерно.

Люди сеттльмента не интересовались судьбой соседних кварталов.

– Там живут кули, – презрительно поясняли проводники и везли откормленных туристов в универсальные магазины, где те с жадностью набрасывались на игрушечных будд и шелковых драконов.

Похоже было, что сеттльмент, отгородившись старыми ширмами, подменил действительность угодливым вымыслом.

На широкой площадке набережной, освещенной огнями Нанкин-род, под дирижерские взмахи полицейских дубинок, разыгрывались колониальные пасторали.

Стоны кули заменяли пение хора. Гудки пароходов звучали новым оркестром. Зрители занимали ложи ночных притонов, кресла клубов, бельэтажи особняков, упоенные своей силой, которая позволяла иметь в качестве труппы четырехсотмиллионный китайский народ.

Это было странное развлечение – подкладывание бомб под собственный стул, – но люди сеттльмента не умели веселиться иначе.