Нам не дано предугадать - [40]

Инспектор оставил меня одного и запер дверь. Я долго лежал на койке. Первый раз за время моего ареста я остался один, и это одиночество в большой темной комнате угнетало меня. Мрачные мысли, такие же мрачные, как сама комната, посетили меня. В поезде от печальных раздумий меня отвлекали разговоры с моими товарищами и стражниками или наблюдения за тем, что происходит вокруг (не очень приятное отвлечение, большей частью). А потом моя семья, короткие разговоры с женой были такой поддержкой для меня. Здесь же нечем было отвлечься от мрачных мыслей.

Как долго я останусь здесь? Почему я был отделен от моих друзей и помещен в одиночную камеру? Что стараются найти против нас наши обвинители? Будет ли суд? И наконец, главный вопрос: когда я увижу жену и детей? Увижусь ли я с ними на этом свете?

Так я лежал, а время текло медленно. Царила полная тишина, нарушаемая только размеренными шагами часового по коридору, иногда подходившего к моей двери, чтобы заглянуть в маленькую дырочку, явно интересуясь тем, что я делаю так поздно. Керосин в лампе кончился, и мне ничего другого не оставалось, как вытянуться на низкой жесткой койке и постараться уснуть. Но уснуть мне удалось не скоро.

Утром меня ожидало еще одно разочарование. Моя комната была полутемной. Большие окна смотрели в стену, и был виден только маленький кусочек неба. Стражник принес мне чай, больше похожий на воду, и кусочек черного хлеба. Он сказал мне, что, если у меня есть деньги, он может купить мне что-нибудь поесть. «Потому что я не думаю, что наша пища вам понравится». К концу дня я понял, что он прав. Мои трапезы состояли из чая и черного хлеба за завтраком и ужином и очень жидкого супа и тоненького кусочка мяса или картошки за обедом. Так что на следующий день я дал ему некоторое количество денег из той маленькой суммы, что у меня была, и он стал приносить мне белый хлеб, молоко и иногда яйца. Это было все, что я мог себе позволить, потому что мясо было очень дорого, а я не знал, сколько времени я пробуду в тюрьме и на сколько хватит моих денег. Стражник тоже служил при царском режиме и, как большинство тюремных надзирателей, был равнодушен к страданиям заключенных. Привыкший иметь дело с ворами и людьми более низкого ранга, он не знал, как вести себя со мной. Были дни, когда он был груб, но иногда он открыто выражал недовольство большевиками, критикуя их методы. Я разговаривал с ним, главным образом, во время прогулок во дворе. Лучший способ подружиться с простыми людьми – с интересом расспрашивать их в деталях об их семьях и местах, где они родились. Я так и делал. Постепенно мы стали друзьями. Я думаю о нем с благодарностью за те короткие разговоры, которые немного отвлекали меня в моем одиночестве.

Однажды, разговаривая о современном режиме в тюрьме, я спросил, много ли вынесено смертных приговоров и как они приводятся в исполнение. Он не знал о количестве, но сказал, что многие, главным образом офицеры, уводились из камер и затем исчезали. Потом большую часть из них находили расстрелянными.

– Делается так, чтобы вы не знали, будете ли вы расстреляны, переведены в другую тюрьму или даже освобождены. Агенты ЧК обычно приходят в камеру ночью и приказывают заключенному собрать вещи и следовать за ними, ну, например, к станции, чтобы отправить в Москву или Пермь. А несколько дней спустя они извещают его родственников, если те приходят осведомиться о нем, что они нашли его тело где-нибудь вблизи города и похоронили. Это очень просто, и я нахожу, что это лучше, чем было раньше, когда человек, приговоренный к смерти, должен ожидать экзекуции в страхе.

Дни проходили, и я понял, что скорой перемены ожидать не следует, возможно, мое одиночество продлится еще долго и я должен выработать режим, который поддерживал бы мое тело и ум в норме. Вопрос о пище был решен, мне ее хватало, чтобы поддерживать существование; оставался вопрос режима. Первые дни моего заточения я лежал в сквернейшем расположении духа, но скоро понял, что не должен приходить в отчаяние, что это ослабляет мое тело и ум, я должен с этим бороться. У меня с собой было немного книг: Библия и несколько исторических и философских работ. Большой поддержкой для меня были работы Вильяма Джеймса. Я читал в установленном порядке не более одного часа подряд с перерывами в 10 минут и более длительными (1 час) после еды. Во время перерывов я ходил по камере от окон к двери и обратно, делая, как я рассчитал, около пяти верст в день.

Во второй половине дня надзиратель выводил меня во двор на прогулку. Вначале эти прогулки угнетали меня. Представь квадратный двор около одного акра, окруженный высокими стенами, по которым ходит стража. Видно только небо, а так как это была зима, то нет ни травы, ни цветов. Земля покрыта снегом. Белые стены, белая земля, серое небо – и больше ничего! Но с приближением весны небо стало голубым, солнце светило чаще, снег начал таять, и прогулки стали более приятными. Кроме того, это было единственное время, когда я мог разговаривать с человеческим существом – моим надзирателем, которому в камеру разрешалось заходить только на короткое время. Ну а свежий воздух всем приятен, даже если он заключен в высокие каменные стены тюрьмы.