Налево пойдешь - коня потеряешь - [20]

Рашид направился вдоль кромки поля к арыку. Слабый ручеек тек уже по самому дну, края арыка кое-где осели, обвалились, зато то тут, то там пробилась болотная ряска, густая, изумрудная, и оттого арык выглядел нарядно. Кое-где среди осоки росли бархатные камыши -- у девушек в комнате они стояли в высоких индийских вазах из меди, принадлежавших красному уголку. Приземистые деревья тутовника с топорщившимися во все стороны сухими обрубками ветвей были облеплены паутиной и белели издалека, напоминая знаменитые оренбургские шали-паутинки. Эту паутину несло невесть откуда через убранные поля, она густо оседала на деревьях, кустарниках, траве, и Рашид, шагая по кромке арыка, то и дело снимал с лица и с волос тончайшие нити, пытаясь припомнить, какие изменения в погоде пророчит обильная паутина в осенний день, но так и не вспомнил, а ведь в юности знал, точно знал.

Наконец он дошел до кривой излучины, где так некстати напился две недели назад, и решил здесь дождаться возвращающихся на обед товарищей. Тут тоже все, обманутое природой, словно по весне дружно пошло в рост. От обилия химии трава здесь росла гуще, сочнее, особенно яркой казалась свежая, пробившаяся сквозь уже увядшую, пожухлую, и вместе все это, живое по живому, представляло собой интересный и редкий по цвету природный ковер.

Арык обмелел почти до дна, и кое-где его можно было просто перешагнуть. Когда Рашид подходил к излучине, с его водной глади сорвались ненасытные серогрудые грачи -- на мелководье они выискивали червяков.

"А Дильбар уже в Ташкенте",-- мелькнула неожиданная мысль.

-- Ташкент,-- произнес он вслух, но обычной радости в голосе не было.

Максимум через десять дней он вернется в город, к привычному комфорту, телевизору, налаженной и размеренной жизни. Он мысленно рисовал радужные картины города, роскошный Алайский базар, куда любил наведываться по воскресеньям рано поутру, где изобилие било через край в любое время года, не говоря уже об осени. Мясные прилавки с нежной телятиной, говядиной, свининой и особо ценимой здесь курдючной бараниной, ряды тушек птицы: кур и индюшек, гусей и уток, и даже потрошеных перепелов и диких кекликов, а в последние годы здесь продают и крольчатину, и уж совсем неожиданное --нутрий, покупают которых больше греки. Неподалеку молочные ряды; молочницы в основном из приграничных немецких сел Казахстана, для которых Ташкент --ближайший город; сливки, сметану и творог у них берут не пробуя -- всегда все свежее, неразбавленное, впрочем, у каждой из них уже сложился свой круг покупателей. Брынзой и овечьим сыром торгуют курды, турки, азербайджанцы; они тоже живут селениями под Ташкентом. Жирная, соленая, малосольная, яично-желтая, сахарно-белая, плотная, вязкая, с дырочками и без -- на любой вкус.

Вспомнилась и сауна на стадионе "Динамо", куда его изредка приглашали соседи по гаражу, и чешский Луна-парк, куда он часто ходит с Анютой кататься на крутых американских горках.

Рашид представил себя мягко припарковывающим белые "Жигули" на небольшой стоянке у треста, на самой людной и красивой улице Ташкента, где прямо на асфальте, расчерченном краской, указан номер и его машины. По утрам ему иногда доставляло удовольствие небрежно выходить из машины, брать с заднего сиденья пустой "дипломат" и не спеша направляться к солидной двери с тонированными финскими стеклами. Что и говорить, фасад, или, как выражается модница Дильбар, "фейс", у них действительно солидный, отделанный мрамором и тяжелым дубом, многократно покрытым лаком. По бокам могучей двери -- две отполированные до зеркального блеска гранитные плиты, темно-зеленого цвета с красными прожилками, взятые в массивную медную раму; каждая буква вывески на двух языках, узбекском и русском, искусно вырезана из красной бронзы, и все это венчает сверкающий герб.

Вахтерам вменялось в обязанность содержать эти плиты в целости и сохранности, и потому сдача смены начиналась именно с них, не дай Бог потускнеет хоть одна буква, а на гранит сядет пыль, и потому даже в самый пасмурный и ненастный день вывески, начищенные и отдраенные, блестели красной медью.

Не всякое министерство или какое другое высокое учреждение могло похвастаться подобной вывеской и фасадом -- это новый управляющий, придя в трест, перво-наперво перестроил первый этаж, чтобы посетитель попадал сразу в просторный и яркий холл, утопающий в зелени и цветах, где напротив входа висела карта республики, выполненная профессиональными художниками из фирмы "Рассом" вместе со специалистами-электронщиками треста. Вся она лучилась звездами, вспыхивала огнями,-- кинжальные светящиеся стрелы, сотни больших и малых точек, разноцветные пунктирики, волнистые рваные линии должны были показать несведущему, как далеко и широко простирается мощь треста.

Кроме карты, занимающей самую большую и выигрышную стену холла, имелись там схемы, диаграммы поменьше -- тоже выполненные ярко, с фантазией, на электронике, автоматике, микропроцессорах, с элементами светомузыки, и, конечно, все они отражали неуклонный и стремительный рост отрасли по всем показателям. Проходящим по тротуару мимо треста, даже за тонированными стеклами или за распахиваемой дверью, виделся высокий и просторный холл, его оранжерейная зелень и загадочно мерцающие на стенах диаграммы, и они наверняка думали: вот солидная контора и люди заняты интересным и важным делом. Тоску по интересной, значительной работе Рашид читал во взглядах многих прохожих, когда, не спеша и слегка пижоня, направлялся к дубовой двери.