Наледь - [18]

Пошел куда глаза глядят. Наобум, бормоча под нос сквернословные тирады, впрочем вполголоса. За ним следом поспешала бабка Матрена, как и была, в открытом бальном платье, прижимала к сердцу оскверненный барабан, ласково уговаривала не дурить и «окочуматься мозгой», юбка ее, чересчур длинная для уличных прогулок, подметала мостовую почище дворницкой метлы. Сыпались каскадом блестки, трепались и рвались ажурные черные кружева, прозрачные и тонкие, как бы оставляя позади след из крошек к пряничному домику. Под тяжестью торопливых шагов обоих, убегавшего и догонявшей, нежно хрустела ночная изморозь, ломалась с треском слюдяная наледь поверх мелких вчерашних лужиц.

— Пойдем, пойдем домой, милок! Уважь старуху, не дури! — Бабка Матрена, не без усилий нагнав прыткого в гневе инженера, теперь пристроилась и шла в ногу рядом беглецом. — А дома Нюрка моя уж пирогов напекла! Водочка домашняя до чего хороша! С устатку-то. Выпей вволю да почивай!

— Никуда я не пойду! — единственно отвечал на все ее призывы Яромир, противоречивые чувства жалости к самому себе и негодования на окружающий обманный мир бурлили в нем, будто крутой кипяток в паровом котле.

Неведомо как вышло, но подсознательно дорога привела его на знакомый порог белого кирпичного домика Матрены, в чем инженер отдал себе отчет, уже стоя на ступенях застекленной веранды. Яромиру по непонятной причине вдруг стало невыносимо стыдно, он кротко сказал:

— Я только за вещами, и сразу уйду, — и посмотрел в сторону, стесняясь бабкиного сострадательного взгляда.

— Зачем же сразу, милок? Поживи день-другой, может, еще стерпится, коли не слюбится, — предложила Матрена, незаметно подталкивая удрученного и растерявшего воинственный пыл постояльца дальше в тепло комнат.

— Все равно. Завтра, то есть сегодня, ни на какой завод я сторожить не пойду. Оттого, что не намерен более, — предупредил инженер, войдя внутрь.

— И не надо! Какое же нынче сторожение? Ведь, чай, на дворе суббота. Стало быть, до понедельного дня тебе выйдет роздых. — Бабка, заприметив краем хитрого глаза непроизвольное удивленное выражение на лице Яромира, поспешила объяснить: — А ты думал? Пятидневка, все согласно трудовому кодексу. Мы не капиталистические рабовладельцы, мы… э-э, как бишь его? Стихийные материалисты!

— Кто-кто?! — Яромир от беспредельного внезапного замешательства позабыл даже давешнюю обиду на каверзный город Дорог. — В смысле?.. То есть, что за ахинею вы несете? И что значит: стихийные материалисты?

— То и значит. Союз труда и капитала. На свободно-договорной основе. С уважением со стороны работодателя к наемной рабочей силе, — четко выговорила бабка Матрена, видно, давным-давно наизусть заученный текст.

Яромир определенно пришел к выводу, что бабка произносила подобную речь не единожды перед ним, возможно, Матрене случалось просвещать в марксистско-анархических терминах многих сторожей и до Яромира. Все же он спросил:

— С трудом и капиталом понятно. Только при чем тут стихийность?

— Как же? — удивилась бабка. — А плановая экономика? Ее отрицание есть спонтанное производство согласно нуждам населения! — Матрена торжествующе посмотрела на придирчивого и непонятливого гостя, было очевидно: никаких иных ответов Яромир более от нее не добьется. У бабки истощился совершенно ресурс вызубренных накрепко идейно-пропагандистских лозунгов.

— Н-да! Это кирпичный завод, что ли, удовлетворяет нужды населения? Согласно спросу? — все же счел нужным уточнить не без тайного сарказма инженер.

— Завод в первую очередь. Уж такая насущная нужда! И не передать, милок! — Самое забавное, а может, самое жуткое являло из себя обстоятельство, что бабка Матрена и не думала шутить. Искренни в чувствах были сказанные ею слова.

— Ну ладно. Ежели в вашем городе беда со стройматериалами… Мне бы поспать. Да и пироги не помешают, — устало согласился Яромир. После недавнего взрыва бесполезного негодования он сейчас особенно ощущал полный упадок жизненных энергий. — От водки воздержусь, даже не уговаривайте. Бесполезно. А вот бы чайку? Того самого? — Яромир просительно поглядел на бабку Матрену.

— Будет! Будет тебе чаек! Хоть тот самый, а хоть бы и получше! Только скажи, милок! И пироги, и варенье малиновое. Все будет! — захлопотала вокруг бабка. — А водки никакой не надобно! И правильно! Чего зазря к вечеру похмельем маяться? Опять же, в клубе нынче танцы. С гитарой и светомузыкой.

— Так уж и танцы? — с легкой ехидцей осведомился недоверчиво Яромир. Он и не заметил, как успел раздеться, оставив в крохотной прихожей пропаленный дождевик и жесткие от огородной грязи ботинки. На ногах инженера теперь красовались невесть откуда взявшиеся войлочные, шитые разноцветными нитями просторные тапочки. Не иначе колдовство!

— Танцы, милок, настоящие! Не сумлевайся! И непременно приходи, сторожу завсегда билет бесплатный, — стала зазывать его бабка на общественно-увеселительное мероприятие. Похвасталась: — Я в нашем клубе на барабанах играю. Еще на тарелках таких, медных. Может, знаешь? Забыла, как называются.

Упоминание о барабанах привело, наконец, Яромира в здравые чувства. Он украдкой стал озираться по сторонам, в поисках сторожевой своей принадлежности. Не то чтобы он слишком стосковался по таинственному инструменту, однако инженер не терпел в делах непорядка.