Нале-е-ево! - [5]

— Но кожа, — сказал я, — волосы?

— Дополнения к диете. Магний, витамин Е и, в основном, калий. Некоторые из нас учатся.

Она зевнула.

— Ну ладно, парни, кто из вас хочет закончить этот пит-стоп и продолжить?

— Подожди секунду, — сказал я. — Если ты мертва, то как ты пьешь… во что это ты, черт возьми, пьешь, и?..

— Ем осьминога? — Она прищурилась. — Ты веришь во все, что слышишь? Что мы не можем сходить в бар, а вы можете? Что мы теперь не любим выпить? Покупаешься на все эти идиотские рассказы о том, как мы не можем есть ничего, кроме человеческой плоти? Разве это не то же самое, что сказать, что все ирландцы — пьяницы, а все черные с ума сходят по арбузу? Я надеялась, что вы, ребята, хоть что-то понимаете.

Я мог ее понять. Выросла в семье белых, как и мы, а теперь умерла и стала частью меньшинства — а в этом мы мало что понимали. Поэтому как мы могли судить ее?

— Сейчас общество изменилось, — сказал я. — У нас ходят слухи о вас, у вас ходят слухи о нас. Каждый из нас должен понять, что единственный способ с этим разобраться — это пойти на диалог.

— О да, как это мило. Спустись на землю. Вы не хотите понять мертвых точно так же, как и мертвые не хотят понимать вас. Хотя у нас много точек соприкосновения. — Она посмотрела на мои брюки чуть повыше колен. — Вот в чем дело, да?

Она все говорила правильно. Я подумал, почему живые так редко хотят об этом подумать. Мы всегда играем в какие-то проклятые игры.

— Да, — сказал я. — Именно в этом.

Она взяла с тарелки еще кусок осьминога и проглотила, не жуя.

— Хорошо. Кто пойдет со мной?

Вопрос предназначался нам троим, но смотрела она прямо на меня. Снова эти глаза. Прекрасные, безупречные мертвые глаза.

— Кто хочет почувствовать, что значит делать это… с такой как я?

Я допил и попросил счет.

— Она не шутит, — сказал я. Голос мой звучал уверенней, чем я был на самом деле. — Джентльмены? Нил?

Он покачал головой.

— У меня есть жена, ребята. Нельзя.

— Джон?

Он побелел. Казалось, можно услышать, как тикает его мозг, взвешивая все возможности, все за и против. Потом он встал.

— Я с вами.

Мы заплатили и пошли за ней на улицу.

Днем было жарко, но ночь показалась еще жарче. На улицах было больше народу, чем обычно — форсированный марш завсегдатаев баров, ищущих, где бы еще промочить горло.

— Ничего, если я спрошу, — сказал я, — как ты?..

— Умерла? — Вопрос ее не удивил. — Опухоль головного мозга. Вот так.

Я хотел еще кое-что спросить. Согласно общепризнанному мнению, именно мозг был двигателем, и разрушить мозг мертвеца значило предать его смерти навеки. Поэтому здравый смысл подсказывал, что любое его повреждение, как, например, опухоль, как минимум вызовет какое-нибудь нарушение функции. Но у нее с функциями все было безупречно. Меня интересовало почему.

Но спрашивать я не стал. Это уже слишком из области медицины, слишком антиэротично. И мы плелись за ней быстрым шагом, как пара растерянных собачонок за хозяйкой. Скорость устанавливала она.

Спиртное, красота и запрещенный секс. Они всегда делают тебя собачкой.

— Можешь поверить, что мы и правда это делаем? — прошептал я Джону.

Он стрельнул глазами и усмехнулся.

— Хм… да!

— Я не знаю… что-то мне это не нравится.

— Эй. Ты же вечно треплешься о равенстве прав для мертвых. Как насчет равных прав и в этом? Девочка хочет поразвлечься, мы можем ей это устроить. И она сама попросила. Так в чем тогда проблема?

Его слова не лишены смысла, согласен.

Он слегка толкнул меня локтем.

— А если она сама запрыгнет? Расслабься.

Он потянул рубашку и я увидел небольшой револьвер у него за поясом.

— Быстрей, парни, — окликнула она. Ее голос лился песней. — Кто тут из нас мертвый?

Она жила в блокированном доме на углу Восемьдесят девятой и Амстердам-авеню. Государственное жилье. Не совсем дыра, но очень близко. Ее высокие каблуки цокали по ступенькам. На едва освещенной лестничной площадке можно было учуять легкий запах мочи — что, мертвые мочатся? — а стены украшали полуоблупившиеся завитушки граффити. Ничего такого, что могло бы нас отпугнуть. Только не тогда, когда ты смотришь наверх и видишь первоклассную попку, которая ходит туда-сюда в этих джинсах. Назад пути не было. Первобытный тумблер в мозгу мужчины уже переключился в позицию «Вкл.», а это надолго.

Она открыла замок с тремя ригелями. Дверь с виду была обмазана дерьмом. Я надеялся, что это всего лишь плохое граффити. Она распахнула дверь, включила свет и шагнула внутрь. Мы на секунду заколебались.

— Ты что, прикалываешься? — сказал Джон.

Внутри квартира выглядела как президентский номер в отеле «Сент-Реджис». Какими бы они там ни были. Красновато-коричневый ковер от стены до стены, длинные черные диваны, шикарная мебель в стиле «хепплуайт» и пятидесятидюймовый кинескопный телевизор. На стенах висело несколько неплохих картин, а занавески были, наверное, из византийского шелка.

Мы вошли.

— Уютненько, — сказал Джон.

Наша хозяйка не отреагировала. Она просто стояла, оценивая нас, пока мы входили и осматривались. Я наконец нашел, что спросить.

— Я думал, что… что мертвые живут за счет государства.

— Это потому, что такие как ты только так нас не трогают.