Наковальня или молот - [30]

— Неужели ты искренне жалеешь об этом? — с удивлением посмотрел на него Георгий Димитров.

— Да, потому что я знаю ваш народ, знаю болгарских тесных социалистов.

— Откуда ты их знаешь?

— Я был в Болгарии. Во время войны. В плену. Работал в Софии, в железнодорожной мастерской. У нас были не начальники, а звери. Били и ругали за малейшую ошибку. Только партия тесных социалистов заступалась за нас. Большие люди стояли во главе этой партии. Далеко видели. Раз к нам в мастерскую пришел один товарищ, по фамилии Димитров. Высокий, стройный, с бородой и кудрявыми волосами. Пошел прямо к начальнику и стал отчитывать его: «Что вы, — говорит, — делаете с этими несчастными? Требуете, чтобы они работали, а сами издеваетесь над ними. Вы только посмотрите на них — они уже на людей не похожи! Ходят в тряпье, в дырявых башмаках… Знайте, что вы будете отвечать за все!» Эти слова были для нас сущим бальзамом. Начальник мастерской был готов сквозь землю провалиться от стыда, пришел в бешенство. Но что он мог сделать — этот товарищ был депутатом. Потом наше положение немного улучшилось — нас стали лучше кормить, выдали одежду…

— А ты бы узнал сейчас этого депутата-социалиста? — спросил Васил Коларов писаря.

— Как не узнать! Среди сотен людей узнаю его!

— Тогда посмотри на этого человека. Похож он на Георгия Димитрова?

Писарь внимательно посмотрел на Димитрова.

— Мать честная! Да это же он! — радостно воскликнул писарь и схватил Димитрова за руку. Потом он отвел болгар в общину Велика-Лукани. Пока гости отдыхали, помещение заполнилось народом — всем хотелось взглянуть на тех, кто поднял болгарских трудящихся на борьбу против мироедов. Староста приказал стражникам запереть дверь. Этот его поступок немного охладил чувства писаря.

На следующее утро староста сел на коня и взялся проводить руководителей Сентябрьского восстания в Пирот. Димитров, Коларов, двое их товарищей, писарь и несколько человек крестьян последовали за деревенским богачом пешком. Перевалив через гребень Видлич-Планины, они спустились к берегам Нишавы, поросшим ивами. Прежде чем войти в город, путники остановились у источника, чтобы напиться.

— Здесь неистовствовал Протогеров, которого Фердинанд назначил верховным правителем оккупированных сербских земель, — заметил Георгий Димитров и, сняв темные очки в роговой оправе, намочил себе лоб холодной водой.

Староста Велика-Лукани отвел болгар в Пиротский муниципалитет. Местные власти устроили их в городской гостинице. Не успели Димитров и Коларов привести себя в порядок и немного отдохнуть, как к ним в номер ворвался поп — огромный, краснощекий детина, с роскошной раздвоенной бородой. Его сопровождал какой-то человек в штатском.

— Я, господа, — представился священник, — наместник архиерея в Пироте, а его милость — депутат скупщины. Он из партии Пашича. Раньше работал портным в Пловдиве. Был членом Болгарского союза швейников. Знает вас обоих!

Поп протянул огромную руку, поздоровался с гостями и отодвинулся в сторону, чтобы депутат мог пожать им руки.

Затем, встав посередине комнаты, поп заговорил торжественным тоном:

— Господа! Я сербский националист и патриот и хорошо помню, как жестоко обращались болгарские власти с сербским населением во время войны. Но вас, болгарских социалистов, я уважаю, ибо вы были единственными защитниками сербского народа и спасли жизнь многим пленным, многим невинным гражданам. Сербский народ глубоко признателен вам за это. Добро пожаловать на нашу землю!

Слушая эти слова, Васил Коларов вспомнил о братоубийственных войнах между сербами и болгарами после их освобождения от турецкого ига, об огромных человеческих и материальных жертвах. Но правителям обеих стран не удалось подавить стремление болгарских и сербских трудящихся жить в дружбе и братстве. Среди всех партий только коммунистическая партия была непреклонным и последовательным борцом за братство обоих народов.

Это понимают даже сербские попы.

Первого октября Димитров и Коларов прибыли из Пирота в Ниш. На вокзале их встретил Сотир Анастасов из Пештеры, который эмигрировал в Югославию еще до восстания. Он повел их к себе на квартиру.

— Наши все прибывают и прибывают. Наводнили Ниш, — рассказывал по дороге Анастасов. — Уже собралось больше тысячи человек. Сербы устроили их в помещениях Красного Креста. Что будет с этими людьми, не знаю. Нет ни коек, ни одеял. Спят на соломе. В сутки им выдают по буханке хлеба. Наши товарищи в страшном положении — истощенные, оборванные, обросли бородами, точно попы.

— Кто здесь? — поинтересовался Димитров.

— И Гаврил, и Христо Михайлов, и Козовский, и Георгий Михайлов, и Конов, и лопушанец Георгий Дамянов.

— А мы где остановимся?

— У меня на квартире. В цыганском квартале близ Арнаут-базара. Я живу у одной пожилой хромой работницы, по имени Драга. Будете моими гостями.

Анастасов жил далеко от вокзала, и они добирались долго. Войдя в комнату, Димитров опустился на кровать и, взглянув на балки низкого, провисшего потолка, заметил:

— Слушай, Чико, я не удивлюсь, если этот потолок обрушится нам на головы.

— Потолок, правда, не ахти какой, зато Драга — надежный человек.