Наковальня или молот - [29]

С взором, устремленным куда-то вдаль, с всклокоченными волосами и бородой, этот мученик, этот герой, сжав зубы, мужественно сносил все издевательства своих палачей. Те, кто еще накануне дрожал при одном упоминании его имени и не находил себе места, когда стреляло его орудие, теперь стегали его по лицу колючками, ругали последними словами, били кольями, выдернутыми из деревенских плетней. А он молчал. И его молчание было страшным.

Матери крепко прижимали к себе детей, у слабых духом подкашивались ноги, сильные же старались встретить его мужественный взгляд.

На площади за вокзалом палачи приготовили виселицу. Принесли стол и стул, поставили их возле телеграфного столба, привязали к нему веревку, сделали петлю. Жертву отвязали от столба. Поп Андрей не удержался на затекших ногах, рухнул на землю, но быстро собрался с силами и встал. Зашагал к виселице. Прохладный сентябрьский ветерок ласкал его растрепавшиеся волосы. Это была прощальная ласка жизни. Его поставили на стол и развязали руки. Поп обвел прощальным взглядом поля, сады Медковеца, собравшихся людей. Женщины начали всхлипывать.

Толстошеий фельдфебель подошел к столу и крикнул:

— Ну, говори!

— Что говорить? — глухо спросил поп Андрей.

— Кто был с тобой?

— Со мной был весь народ! — громко сказал повстанец, и глаза его загорелись.

— Называй имена, а то не миновать тебе виселицы!

— Сегодня вы повесите меня, а завтра будут вешать вас. Так сохраните хотя бы веревку, убийцы!

— Замолчи! — рявкнул стоявший у столба царский офицер и ударил попа по плечу шашкой. Потом повернулся к палачу: — Что ждешь? Накидывай петлю!

— Встань на стул! — дрожащим голосом промолвил палач.

Поп Андрей встал на стул. Палач взял петлю, но руки у него задрожали.

— Меня вешаешь, а сам дрожишь! — презрительно бросил ему поп Андрей, выхватил из его рук петлю и сунул в нее голову. Потом опрокинул ногой стул и повис на веревке.

Заголосили женщины и дети. Кто-то громко крикнул:

— Настоящий борец! Левский!

— Кто это кричит? — рявкнул осипшим голосом тот самый офицер, что ударил саблей попа Андрея.

Он обвел мутным взором многолюдную толпу, но увидел в глазах людей такую жгучую ненависть, что у него по спине пробежали мурашки.

Налетел порыв ветра. Поднялись клубы пыли, зашумела сухой листвой кукуруза.

НА ЧУЖБИНЕ

— Когда в век коммунизма будут вспоминать о нас — нам будут отдавать честь!

Сотир Анастасов,

командир партизанского отряда, созданного после поражения народного восстания 1923 года.

26 сентября 1923 года вооруженные до зубов войска царского правительства, жандармы генерала Русева и шайки софийских фашистов, перевалив седловину под вершиной Тодорини-Кукли, вышли в тыл повстанческому отряду, охранявшему Петрохан. Моторизованные части, наступавшие со стороны Беледие-Хана, тоже преодолели Петроханский перевал и, установив орудия в местности Чапраза, близ села Клисура, открыли огонь по Берковице. Застонал вековой лес, грозный гул орудийных залпов огласил всю окрестность. Враг быстро продвигался к югославской границе. Смыкалось огненное кольцо вокруг восставших городов и сел Северо-Западной Болгарии. Постепенно гасло пламя великого народного восстания. Главный революционный штаб, прилагая отчаянные усилия, чтобы сдержать натиск врага под Криводолом и Бойчиновцами, приказал всем повстанческим отрядам начать отступление в Югославию через участок границы севернее от Берковицы, где все пограничные посты находились в руках коммунистов. Изрешеченное пулями алое знамя восстания всколыхнулось и поплыло на запад по безлюдным пыльным дорогам, через посеревшие поля и непроходимые горы.

В помещении Фердинандского отделения народного банка руководители восстания подписали последний приказ и покинули город. Вдоль левого берега Огосты, через виноградники и черешневые сады они направились вверх к селу Бели-Мел. После нескольких часов изнурительной ходьбы они достигли труднопроходимых Чипровских гор и сделали небольшой привал, чтобы отдохнуть. Вытирая вспотевшие лица, Георгий Димитров и Васил Коларов с грустью оглянулись назад — если не сегодня, так завтра там, внизу, в родном краю, начнется кровавая расправа с поверженным народом. Дальше их путь следовал по крутым звериным тропам мимо вершин Вража-Глава и Миджор. На тучных высокогорных пастбищах бродили стада овец, откуда-то издали доносился собачий лай. Над горными вершинами бежали облака. Наконец четверо болгар (Димитрова и Коларова сопровождали Александр Костов и офицер запаса Русинов) достигли границы. Там не было ни болгарских, ни югославских пограничных постов, и они беспрепятственно перешли ее. Потом спустились в долину реки Височица и вскоре приблизились к глухому сербскому селу Велика-Луканя, Пиротской околии.

На краю села болгар встретил высокий плотный мужчина. Он подозрительно оглядел нежданных гостей, откашлялся и спросил:

— Кто вы и откуда?

— Мы болгарские повстанцы. Восстание, которое мы подняли, подавлено. Мы перешли границу, чтобы попросить убежища и защиты у братского сербского народа, — ответил Васил Коларов. — А вы кто?

— Я здешний писарь, — ответил мужчина и, покачав задумчиво головой, добавил: — Очень жаль, братья, что восстание завершилось неудачей.