Наковальня или молот - [20]

— Товарищи, — говорил Димитров, — мы только что получили письмо от Центрального Комитета Коммунистической партии Венгрии. Венгерские братья пишут нам, что у них пролетарский великан повергнут наземь. Разбойничий класс господ накинул петлю на шею смелым борцам против капитализма. Земля Венгрии залита кровью. Палачи венгерского народа насилуют женщин, распарывают им животы саблями, вбивают своим жертвам гвозди под ногти, выкалывают глаза тем, кто смотрит вперед, в будущее, хоронят заживо достойнейших сынов народа. Венгерская революция гибнет, ее последний завет: берегите как зеницу ока великую русскую революцию! Помогите русскому пролетариату! Действуйте! Действуйте! Действуйте!

— Долой убийц! — крикнул со спины льва носильщик.

Вожак своры полицейских не выдержал, бросился к постаменту, схватил негодовавшего пролетария за ногу и стал стаскивать его со спины льва.

— Слезай! — заорал он.

— Не тронь, не то свалюсь тебе на голову! — огрызнулся носильщик и, высвободив ногу, попытался лягнуть полицейского.

— Товарищи, полиция нападает! — раздался чей-то встревоженный голос.

Митинг забурлил, словно кипящий котел. К мосту покатилась людская волна.

— Держи эту сволочь! — кричал носильщик, размахивая над головой веревкой, точно собирался заарканить вооруженных наемников капитала и перевешать их на уличных фонарях.

Полицейские начали пятиться задом, все правое крыло митинга неудержимо хлынуло за ними.

— Стойте, товарищи! Всем оставаться на местах! — раздались повелительные крики членов красной милиции.

Рабочие неохотно повиновались.

Митинг уже подходил к концу, когда на широком бульваре, где ветер крутил снежные вихри, появились силуэты конников. Подскакав к мосту, ехавший впереди офицер натянул повод, и конь встал на дыбы. Всадник выхватил шашку и, подняв ее над головой, протяжно скомандовал:

— Разойтись по домам!

Никто не сдвинулся с места. На площади воцарилось гробовое молчание, нарушаемое лишь фырканьем лошадей.

— Шашки наголо! — раздалась новая команда, сливаясь с громким возгласом Димитрова, прокатившимся над площадью:

— Да здравствует Великая Октябрьская революция!

Грозно лязгнули обнаженные клинки. Грянуло несколько винтовочных выстрелов. Их треск заглушил последние слова оратора. Солдаты пришпорили коней, врезались в толпу и стали давить рабочих.

— Берегите Димитрова! — крикнул кто-то, но волнующееся людское море уже поглотило оратора. Полицейские и солдаты неистовствовали, избивая народ прикладами и нагайками. Георгий Димитров быстро прошел по мосту, свернул в переулок, обсаженный молодыми тополями, и, не оглядываясь, прибавил шагу. Миновав улицу Попа Богомила, он зашагал по Веслец. Где-то позади послышался цокот копыт. Димитров остановился у ржавой железной калитки, толкнул ее и вошел во двор. Слева стояла засыпанная снегом вишня с обвисшими ветвями, а в глубине двора был маленький приземистый домик с маленьким окошком, занавешенным тюлевой занавеской. Перед домом, на снегу, виднелось кровавое пятно. На пороге стоял маленький мальчик с обнаженной головой, в поношенной шубенке, и жевал кусок хлеба — черного, словно замешенного из грязи.

— Дядь, а мамка петуха зарезала, — задумчиво сказал малыш, когда нежданный гость подошел к нему.

— Где отец? — спросил Димитров.

— Там! — и мальчик показал пальцем в сторону моста.

Димитров потрепал его по щеке и прошел за дом. Он осторожно пробрался через заваленные кучами разного хлама задворки и подошел к высокой каменной ограде. Ухватившись обеими руками за нижнюю ветку старого дерева, ловко перемахнул через ограду и очутился во дворе дома профсоюзов. Оглянулся — вокруг ни души, на свежем снегу — ни одного отпечатка человеческих ног. Димитров направился к белому зданию. Толкнул дверь — она не была заперта на ключ. Поднялся по лестнице, вошел в комнату металлистов. Снял шляпу, отряхнул с нее снег, повесил на вешалку. Сел у стола, вытащил пачку сигарет, закурил и устремил взгляд в окно. На дворе ветер поднимал тучи снега, выл в ветвях обнаженных деревьев. Под окном покачивалось перекинутое через веревку потрепанное солдатское одеяло. «Министр внутренних дел решил, что стоит оцепить театр «Ренессанс», и коммунисты откажутся от празднования третьей годовщины Октябрьской революции, — подумал Димитров. — Но мы упрямые и легко не сдаемся».

Почитать бы что-нибудь… Он огляделся, но ничего не нашел. На столе лежал лишь последний номер «Рабочей газеты», весь изуродованный цензурой. Как тихо сегодня в доме профсоюзов! Не слышно ни голосов, ни топота ног на лестнице. Самая подходящая обстановка для работы. Димитров подтянул к себе стопку длинных обрезков газетной бумаги, взял ручку, обмакнул перо в чернила и стал писать. Прошел час, второй, третий. В комнате слышалось лишь легкое поскрипывание пера. За окном продолжали порхать снежинки.

К вечеру деревянная лестница заскрипела, и на пороге появился секретарь профсоюза металлистов Иван Делчев.

— Ты здесь, товарищ Димитров? Полиция всюду тебя ищет, всю Коневицу[5] вверх дном перевернула, а ты вон где!

— Здесь, Иван, я в самом безопасном месте, — сказал Димитров и положил ручку. — Но вот беда — страшно проголодался. Посоветуй, как мне отсюда выбраться и куда бы пойти?