Наковальня или молот - [11]

— Ленин. Владимир Ильич. Он недавно возвратился из-за границы. Сейчас он в Петрограде.

— Ленин! — шепотом повторил солдат.

— Большевики хотят заключить мир — достойный, демократический, — продолжал Димитров. — Они уже начали раздавать крестьянам помещичью землю, заводы один за другим переходят в руки рабочих. Знаете, что сказал Ленин в тот день, когда Зимний дворец был взят? Запомните его слова: «Наступает новая эра в истории России, и революция приведет к победе социализма».

Солдаты встали и радостно обнялись.

— Вот бы мне попасть туда! — снова вздохнул Велин.

Глухо пропел петух, запертый хозяином в подполье.

— Товарищ Димитров, вы сообщили нам важные и очень радостные вести. Как вы считаете, можно будет собрать завтра наших самых преданных товарищей? А вы им расскажете о России.

— Хорошо, — согласился Димитров. — Где и когда мы встретимся?

— Завтра вечером. Нас будет человек пять-шесть. Место встречи — кафе «Варвара», на берегу Драмотицы. Значит, договорились? Тогда все. Спокойной ночи, товарищи! — кивнул Попдимитров солдатам.

Велин щелкнул каблуками и нагнулся, чтобы снять чужие сапоги. На улицу он вышел босиком.

На следующий день к вечеру, когда солнце запуталось в ветвях миндальных деревьев, росших под самыми окнами начальника полевой почты, дверь открылась, в комнату без стука ворвался Велин.

— Разрешите доложить! — отдав честь, сказал босоногий царский солдат.

— Все в порядке?

— Никак нет! Наши уже заняли позиции за столиком под старым платаном, но рядом пристроились два филера. Они у меня узнают, почем фунт лиха! Гроша за душой нет, а они сидят в кафе да мух считают. Я было подкатился к ним, пригласил по городу погулять — не хотят. Видать, пронюхали что-то. Весь город знает, что товарищ Димитров здесь!

Димитров взял шляпу и сказал:

— Я их сейчас оттуда выживу. Встреча должна состояться.

Когда Велин, начальник почты и Димитров вошли в кафе, все взгляды обратились к ним. Димитров остановился, посмотрел на столик у старого платана, потом на сыщиков, дремавших за соседним пустым столом. Быстрыми шагами пересек расстояние, отделявшее его от сыщиков, подошел вплотную и громко сказал.

— Здравствуйте, ребята! Вам приказали следить за депутатом народа и даже кофе не угостили. Эй, принесите этим молодцам по чашке кофе! Я угощаю!

В кафе загремел смех. Сыщики покраснели до кончиков ушей, вскочили и понуро пошли к выходу. Один из них пробормотал:

— Мы, господин Димитров, не по своей воле сюда пришли. Служба…

Димитров улыбнулся и направился к столику за платаном, где его с нетерпением и волнением ждали товарищи.

В ИСКЫРСКОМ УЩЕЛЬЕ

«Нас пленяла львиная смелость болгарина с львиной головой».

Из печати

Шахтеры пришли последними. Зал уже был битком набит. Матейка с трудом протиснулся сквозь толпу у двери. Он задул шахтерскую лампу и, расталкивая рабочих, перешагнул через порог. Но и внутри, в зале, люди стояли плотной стеной. Низкорослый кочегар видел одни лишь спины, головы людей да белокорые стволы и ветви деревьев, нарисованных на кулисах. От свисающей с потолка, засиженной мухами лампочки струился лимонно-желтый свет. Холодный ветер силился разорвать бумагу, которой были заклеены разбитые окна, стремился ворваться в зал.

— Куда прешь, не слепой ведь! Разве не видишь, что яблоку негде упасть? — прикрикнул на Матейку какой-то небритый, черномазый мужчина.

— Хоть глазком на него взглянуть!

— Тогда полезай мне на голову! — прорычал небритый мужчина. Измученные рабочие были доведены до полного отчаяния. Всеобщая забастовка, продолжавшаяся целых 55 дней, завершилась провалом. Предатели из профсоюза машинистов и пресмыкающиеся из профсоюза служащих почты и телеграфа предали интересы рабочего класса. Вспыхнувшая было надежда озарила на какое-то мгновение манящий путь в будущее и угасла. Снова загудели паровозы, повернулись их огненно-красные колеса, и сдвинулись с места составы; по канатной дороге снова побежали над скалами груженные рудой вагонетки; телеграфисты сели за свои аппараты; учителя вошли в душные классы… Но камень, который тяжким бременем лежал на сердце у каждого рабочего человека, стал еще тяжелее. Зима свирепствовала. Ветер сдул с деревьев снег и угрожающе раскачивал их ветви. У людей не было ни дров, ни угля. Дети ходили в лохмотьях, дрожа от холода. Не хватало хлеба. В то же время у мироедов было все. Их карманы были туго набиты деньгами, награбленными во время войны, в их кладовых хранились мешки с мукой, ящики с сахаром, бочки с брынзой, копченые окорока, жестянки с оливковым маслом. Они ввозили для себя из-за океана белую, как снег, муку, и Народный банк оплачивал ее золотом. А бумажный лев таял, словно снежинка на пылающей жаром ладони больного. Мироеды жирели за счет народа. «Работнически вестник» выходил весь изъеденный молью цензуры. По ночам полицейские вламывались в дома, вылавливали коммунистов.

— Тебе на голову я лезть не собираюсь, но ежели пособишь взобраться вон на тот подоконник — буду очень благодарен. Ничего не поделаешь, ростом я не вышел, — добродушно сказал небритому Матейка.

Тот взглянул на него искоса. Ему понравилась застенчивая улыбка парня в солдатской фуражке без кокарды, такого же черномазого, как и он сам.